— Драстуй, Люба! — Данилов улыбался ей клыкастыми зубами и тянул руку. — Ночь хороший был, снег хороший принес! Еще одна туша несем, пять будет — ехать можно. Трактор едет — мы в стадо пойдем. Оленя смотреть будешь, лечить будешь. Кораль загоним — пересчет сделаем, все точно знать будем.

— Обязательно пойдем сегодня в стадо, — ответила ему Любушка. И спросила доктора: — Когда же вы теперь заберете Марию в больницу?

— Приеду — скажу Казаряну, чтоб послал вездеход.

— Забирай, забирай! — смеялся прокуренными зубами Данилов. — Мне здоровый жена надо! Зачем больной жена? Больной плачет много, больной жена — злой жена!

— У вас лекарства в чемоданчике, оставьте их мне — сказала доктору Любушка. — И шприц Жанне, если можно.

— Бери, пожалуйста, — охотно согласился доктор, — Дня через два можешь сделать Марии перевязку. Промоешь содовым раствором. Видела, как я делал?

— Видела.

— Сумеешь?

— Сумею.

— Вот и хорошо.

Они пошли с ним в палатку Данилова. Доктор высыпал из чемоданчика на газету лекарства.

— А это от чего порошки? — показала ему Любушка коробочку с порошками.

— Там написано. На всех все написано.

— Здесь не написано.

— Ну-ка, — доктор открыл коробочку, развернул порошок, поднес близко к очкам. — А, белладонна. Давай при болях в желудке.

Чемоданчик опустел. Остались только резиновые перчатки, на одной недоставало уже двух пальцев.

— А перчатки можно? — попросила Любушка. — Я из них сосок наделаю.

— Бери, бери. Но у них резина тонкая, рвется.

— Пусть, — взяла Любушка перчатки. И сказала сидевшей возле печки Марии: — Я по-другому соски сделаю, тогда вам принесу.

Она еще не знала, как сделает «по-другому», но ей казалось, что у нее соски получатся лучше, чем сделала Мария, теперь и Олин крикун получит соску.

На дворе ее окликнул Слава:

— Любушка, у тебя готово? Надо ехать!

— Готово, сейчас несу!

Она побежала к себе в палатку. Слава спрыгнул с гусеницы, пошел за нею. В палатке было чадно. Оля с детьми ушла к трактору, оставив вариться на печке борщ. Борщ кипел, жир проливался на раскаленное железо и горел. Любушка сняла кастрюлю, пошире раздвинула полог палатки.

Вошел Слава.

— Давай свою писанину.

Любушка раскрыла старенькую полевую сумку, с которой не расставалась с интерната.

— Вот, смотри… Это подписка, отдашь на почту, — передавала она ему запечатанные и надписанные конверты — Это заказы, отдашь завмагу. Это — в контору, они отправят в роно… Это — лично Казаряну. Я ему написала насчет поставок. Если и с этого забоя будут туши с камусом сдавать, то скоро все в трусиках начнут ходить, — повторила она понравившиеся ей слова доктора. — И приемник в бригаду нужен, пусть где угодно берет. Я приемник в свой заказ записала: «Спидола» или «Альпинист».

— А тебе приемник нужен? — спросил Слава.

— Ну а как ты думаешь? Никто последних известий не знает.

— Ладно, я, может, сам достану. Если в райцентр проскочу. Там у меня один дружок по армии есть…

— Достанешь? — обрадовалась Любушка. — Тогда я тебе сразу деньги дам.

— Не надо, потом… Я сперва ему позвоню.

— Ну, хорошо, только ты постарайся… А это письмо Митрофанову, брось в почтовый ящик.

Слава покрутил в руке толстый конверт, спросил:

— А кто этот Митрофанов?

— Наш директор техникума. Мы на выпускном вечере договорились, что каждый напишет ему о первых днях работы.

— А-а… Что же ты ему написала?

— Все. Как ехали, как у вас гусеница полетела, — весело говорила Любушка. — Ну, что учета в бригаде нет, что дома в поселке пустуют, а квартплату берут. По-твоему, это правильно — платить за квартиру и не жить в ней?

— Разве я сказал, что правильно? — усмехнулся Слава.

— Лучше бы на эти деньги вездеход купили или передвижные домики заказали, чем дома построили. Понял?

— Понял, — сказал Слава, пряча письма во внутренний карман телогрейки. И сказал: — Пойдем, проводишь нас.

— Иди. Я лекарства сложу и выйду.

— Тогда — до свидания, что ли?

— До свидания, — ответила Любушка, вытряхивая из газеты на свою постель лекарства.

— Так ты выйдешь? — снова спросил Слава.

— Выйду, выйду.