Шрифт:
— Не спешите прощаться, — сказал лейтенант, — интуиция подсказывает мне, что через несколько секунд она придет.
— Вернее, они, — уточнил Несмачный.
Он увидел, как по перрону бежала Галина и рядом с ней — высокий мужчина. Тот, который не слишком любезно встретил их тогда возле дома.
— Добрый вечер! — выдохнула Галина. — Так спешили и все равно чуть не опоздали.
— Спасибо таксисту, успели, — пробасил мужчина. — А то бы сестра никогда бы мне этого не простила.
— Сестра? — вырвалось у Несмачного.
— А еще следователь! — засмеялась Галина. — Вас, оказывается, очень легко разыграть. Знакомьтесь, это мой брат Максим.
— Поезд отправляется, — предупредила проводница.
— Ой, а я же хотела, чтобы вы, Анатолий Петрович, записали телефон моей тети и предупредили ее, чтобы встретила меня. Я приеду в Киев в среду утренним поездом. Запомните ее телефон — двести двадцать шесть, девяносто восемь…
Поезд тронулся. Несмачный быстро пожал руки Галине, Владиславу и Максиму, вскочил в вагон и уже из тамбура крикнул:
— Не волнуйтесь, если я забуду номер телефона вашей тети, то встречу вас сам! Не возражаете?
— Тогда до встречи! — помахала ему рукой Галина.
Рассказы
Спросите, если не верите
Тем хуже для вас
Прихожу как-то к директору и говорю ему:
— Мне бы путевочку на курорт.
— Молод еще по курортам ездить! — по-отечески улыбается директор. — Ты у нас и месяца не работаешь.
— А меня страх как на курорт тянет! В санатории пожить хочется.
— Всем хочется, — соглашается директор. — Только заслужить надо. Мы путевки прежде всего передовикам даем.
— А может, все-таки и мне дадите?
— Нет оснований, — разводит руками директор.
— Тем хуже для вас! — хлопнул я дверью и вышел.
На улице поднял камень, швырнул его в витрину магазина.
Естественно, собрались люди, прибыла милиция.
Посадили меня в машину и отвезли куда следует…
Полчаса прокурор песочил директора за слабую воспитательную работу и коллективе, за отсутствие индивидуального подхода к отдельным работникам. А суд вынес частное определение, в котором поставил под сомнение возможность дальнейшего пребывании директора на своем посту.
Ровно через пятнадцать дней и снова в кабинете директора:
— Мне бы премию.
— Не имею права, — прикладывает он руку к сердцу.
— Даже не представляю, что теперь с вами будет, — с сожалением смотрю я на директора. — Теперь вы совсем пропали.
— Не губите!.. — упрашивает он.
Но я даже не дослушал его. Пошел в ресторан «Уют» и наклюкался красного крепкого.
В вытрезвителе я позировал фотокорреспонденту городской газеты. А через день читал про себя фельетон, где и бедному директору досталось на орехи. Ему инкриминировались снисходительность к пьянству и нечуткое отношение к нуждам производственников.
«Лишь восемь кружков художественной самодеятельности существует при заводском клубе, а в игротеке не найдешь лишней шахматной доски, — с укоризной писал фельетонист. — Вот почему, вместо того чтобы поиграть на органе или провести вечер над решением шахматной задачи, Горемищенко вынужден был напиться…»
Директор давал пояснения многочисленным комиссиям, ездил выяснять отношения с управляющим трестом, отдал свой кабинет под бильярдную и лично написал в стенгазету статью «Алкоголь — наш враг».
Наверное, все это очень утомило директора, потому что, когда я снова зашел к нему, он выглядел пожелтевшим, как залежавшийся плавленый сырок.
— Мне бы квартирку.
— У вас же есть квартира!
— Однокомнатная. А мне хочется улучшить жилищные условия.
— Вы ведь холостяк, — вздыхает директор. — Мы двухкомнатные только семейным даем.
— Ничем не могу вам помочь, — говорю ему. — Так уж вышло, что мне двухкомнатную захотелось.