Нам казалось, что, если буря бушевала в Пор-Дье, то такая же точно буря должна была раскачивать и то судно, на котором плавал отец.

Иногда ветер переходил в ураган, приходилось бежать привязывать окна и ставни, потому что у нас, как и вообще у всех бедных людей, все держалось слабо и не могло противиться ветру, хоть избушка наша была защищена с одной стороны высокими дюнами, а с другой стороны рубкой (корабельными обломками). Рубка эта служила когда-то общей каютой трехмачтового корабля, потерпевшего однажды крушение у наших берегов.

Несмотря на это, когда во время равноденствия начинались бури, то в нем становилось страшно жить — так все дрожало и снаружи и внутри.

В одну такую бурную октябрьскую ночь мать меня разбудила. Ветер ревел и стонал. Весь домик наш скрипел. Пламя восковой зажженной свечи до того колыхалось от порывов ветра, что временами погасало. С моря был слышен бешеный рев волн, уносивших с шумом прибрежные камни, а временами раздавались точно залпы из пушек, с таким грохотом волны заплескивали в отверстия прибрежных скал. Несмотря на этот адский грохот, я ухитрился-таки заснуть, стоя на коленях возле матушки. В это время ветром сорвало оконную раму и швырнуло ее на середину комнаты, где она и разбилась на множество мелких кусочков. Я мгновенно очнулся, и мне показалось, что я сам подхвачен и унесен вихрем.

— Милосердный Боже! — воскликнула матушка, — отец твой погиб!

Она была очень суеверна, верила в предчувствия, вообще в чудеса. Письмо, которое она получила от отца моего несколько месяцев спустя, по странному совпадению подтвердило ее ожидание бедствий. Оказывается, что именно в октябре судно, на котором он плавал было застигнуто бурей в открытом море, и он и все бывшие с ним подвергались страшной опасности.

Это укрепило в ней еще больше веру во все чудесное. У жены моряка тревожная жизнь, она вся проходит в ожидании. Ночью ей снятся кораблекрушения, а целыми днями, месяцами, неделями она ждет писем, которые не приходят к сроку, и мучится от сомнений, все ли благополучно? В то время, о котором я вам теперь рассказываю, почта далеко не была так устроена, как теперь.

Письма попросту раздавались в почтовой конторе и если те, к кому они были адресованы, не приходили вовремя, то какой-нибудь мальчуган или школьник разносил их время от времени по домам. В день прихода почты с берегов Новой Земли почтовая контора осаждалась жаждущими получить весточку от своих далеких моряков, потому что с весны и до осени все бретонские моряки отправляются на ловлю трески, и если бы какой-нибудь иностранец приехал на наше побережье, то мог бы подумать, что он случайно попал на тот остров, описанный Ариосто, где не было ни одного мужчины.

Не удивительно поэтому, какая толкотня происходила на почте; всякая торопилась узнать поскорее, жив ли отец, муж или брат? Некоторые стояли с грудными детьми на руках и с лихорадочным нетерпением ожидали своей очереди. Одни смеялись от радости, читая эти давно жданные знаки, а другие, наоборот, горько плакали. Совсем не получившая писем с тревогой выспрашивали новости у счастливцев и хоть таким путем надеялись получить весточку от своих близких, потому что пословица: «нет вестей, значит, вести добрые» совсем не подходит к обиходу моряков. У нас в Пор-Дье была одна старуха по имени тетка Жуан. В течение шести лет она приходила на почту справляться о письмах, и за все это время ни разу не получила ни одного письма.

Про нее рассказывали, что ее муж и четверо сыновей снарядили парусную рыбачью лодку и ушли в открытое море, причем и люди и лодка погибли навсегда, так что об них не было ни слуху ни духу. С тех пор, как распространилась весть о несчастье, всякое утро приходила она на почту, потому что не хотела поверить своему горю. «На сегодня вам ничего нет», говорил ей почтмейстер, «наверно, вы получите что-нибудь завтра». «Да, может быть завтра», с тоской отвечала она и возвращалась домой, чтобы завтра снова придти с тайной надеждой, и, увы, получала тот же ответ.

Говорили, что с горя с ней сделалось тихое помешательство. Если это и была правда, то все же я никогда не видал более кроткого и исполненного глубокой тоски безумия, какое было у нее. Когда бы я ни приходил на почту, она была уже там, стоит и ждет своей очереди.

Так как заведующий почтой был одновременно бакалейным торговцем, то он начинал, конечно, с тех, кто приходил к нему за солью, за крупой или за кофе, таким образом, в ожидании очереди, оставалось довольно времени для разговоров. В высшей степени щепетильный и пунктуальный в исполнении своих двойных обязанностей, дядя Гишар никогда не смешивал одних с другими и этим еще более затягивал время ожидания.

Как бакалейщик он носил белый передник и соответственную этому костюму фуражку, а как директор почтовой конторы дядя Гишар надевал форменную суконную куртку и черный бархатный берет. Ни за какие блага в мире он не согласился бы отпустить горчицы или перцу своим покупателям, имея на голове берет, и точно так же, ни за что на свете не отдаст письма, которое, быть может, заключает в себе роковую весть о жизни и смерти, если не снимет белого передника, испачканного лавочной пылью, и не наденет берета.