А хазарский тархан мрачно ехал рядом с молчаливым беком. Менахем о чем-то размышлял, потом повернулся к спутнику:

— Надо за Доном построить целый ряд таких крепостей, как Шаркел. — Поймав на себе понимающий взгляд Самуила, добавил: — Для охраны наших купцов от диких русских медведей…

Глубокой осенью, когда холодные сырые ветры уже гоняли красные листья и сердито ворошили несчастные голые ветки деревьев и кустарников, на высоком берегу Сяси у Домика Мёртвых, стояли, обнажив головы четверо: Айер, Ерошка, Мишата и Сивер.

— Здесь, на берегах Сяси, мы когда-то встретились с Хабуком, — печально промолвил Мишата, — а теперь прощаемся с ним.

Айер бережно повесил на шелковой нити внутри домика вторую деревянную птицу.

— Вот, сынок, — обратился старый изведыватель к Ерошке, — это и есть наша Божья Птица — душа Юмаланлинд. Души Хабука и Чираиты теперь навсегда будут вместе…

Ольг шёл в княжеский терем с тяжким грузом на душе. Рарог после многих ран, полученных в последней битве с хазарами, был, как считали большинство ведунов, «не жилец», но потом, к всеобщему удивлению, пусть медленно, но стал говорить, узнавать друзей и близких. Да ещё старый друг Вольфганг сделал князю дорогой подарок. Он приехал в Нов-град, да не один, а с красавицей дочерью. О том намеренно Рарогу никто не сообщил, чтобы приятное сделать его страдающей от неподвижности тела душе.

Когда старый друг князя вошёл в его горницу, лик Рарога засиял тёплой радостью.

— Эге, брат Вольфганг, а ты раздобрел на франкском пиве, только поседел весь, — с усилием молвил князь, подавая вошедшему свою исхудавшую бледную руку.

— Так я не один, княже, — загадочно улыбаясь, ответил франк, осторожно пожимая руку раненого, — вот, гляди, с кем я приехал! — он вернулся к двери и распахнул её. Ладная стройная девица стояла на пороге, смущённая и взволнованная. Она была чуть выше среднего роста, по-рароговски тонка в талии, но с материнской рыжинкой в густых волосах. Князь глядел и не мог произнести ни слова, только из сияющих очей стекала слеза, которой он не замечал. Он в сей миг, похоже, вообще ничего не замечал, кроме своей дочери, которой не видел столько долгих лет.

— Светана! — наконец прошептали уста родное имя.

— Фати… здрафствуй! — с сильным франкским выговором произнесла юная дочь Рарога.

— Благодарю, брат… — только и смог выговорить растроганный князь, не отрывая очей от дорогого лика.

— Ну, не буду вам мешать, — и, оборяюще подмигнув приёмной дочери, верный Вольфганг покинул горницу.

Светана прошла к ложу, осторожно присела на краешек, не смея коснуться бледной руки отца.

— Как ты сьебя чуфствовать?

— Можешь говорить по франкски, — улыбнулся Рарог. — Дочка, как ты выросла! Жених небось есть? Как не быть у такой красавицы! Как зовут?

— Густав, — слегка засмущалась Светана. — Осенью свадьба. Вольфганг сказал, что я должна попросить у тебя благословения.

— Конечно, Светанушка, благословляю вас с Густавом, живите в любви и согласии. Вольфганг — хороший отчим, верно?

Не обижает вас с матерью?

— Вольфганг очень добрый. Мама велела тебе кланяться…

Рарог звякнул в колокольчик, и Вольфганг тут же вошёл.

— Возьмёшь приданое для моей дочери: мехов разных сорок сорочков, три бочки доброй медовухи, полотна льняного самого лучшего, украшения из сребра и злата сама пусть выберет, какие ей глянутся, и остального, чего там понадобится, скажи от моего имени. Нет таких сокровищ, чтоб измерить то счастье, что ты мне подарил сейчас, брат Вольфганг, от всей души благодарствую. И Ружене тоже возьми в подарок, что захочешь… — Князь замолчал, он не мог более говорить от нахлынувших на него чувств.

Верный франк растроганно кивнул, незаметно смахнул слезу, а чуть погодя произнёс:

— Я не только со Светаной к тебе, княже, ещё один человек со мною приехал. Дозволь, он сам о себе скажет.

Князь кивнул. И почти сразу узрел в горнице стройного юношу лет осьмнадцати со светлыми нестрижеными власами и небритым подбородком. Рарог и заметить не успел, как гость вошёл, словно сам собой соткался из воздуха. Порты и рубаха из выбеленного полотна, пояс с обережными знаками, на ногах мягкие сапоги, на груди волховской змеевик.

— Крыс Велесдар, — назвался юноша чистым мягким голосом, — меня прислал волхв Ведамир, твой учитель.

«Высок и сухощав, как большинство рарожичей, а очи ясные и глядят вглубь, как у всех волхвов», — отметил про себя Рарог.

В вязкой памяти всплыл последний разговор с учителем.

— Отче Ведамир, поедем со мною в Новгородчину!

— Не могу, сыне, кто же будет хранить наше Боголесье? Пока стоит оно, живёт и душа Руси на этой земле… — Волхв задумался, потом молвил: — Важней всего для руса чистота души и закон Прави, завещанный нам праотцами, тогда и с землёй, и с небом будешь в ладу. Потому дам я тебе ученика своего, который тот Покон Русский сможет детям и внукам твоим передать.