Халатников И.
Шрифт:
Фок пытался бороться против ущемления своих прав, обращался в разные инстанции, но добиться ничего не мог. Он мне говорил, что во время одного из таких визитов ему показали отчет о поездке в Копенгаген, написанный его протеже Петровым. Все выезжающие за границу были обязаны писать отчет. В отчете Петрова говорилось, что Фок в своих выступлениях на конференции не дал отпора сионистам (так окрестили всех, голосовавших за проведение конференции в Израиле). Рассказывая эту историю, Владимир Александрович возмущался и применял типичную для физика-теоретика логику: «Петров не мог знать, что я говорил на конференции, так как он не знал ни одного иностранного языка. К тому же во время голосования Петрова и в зале не было!» У меня сложилось впечатление, что чиновник из Министерства высшего образования, показавший отчет Петрова, хотел сознательно усилить удар, поскольку хорошо знал, что Фок сильно продвигал Петрова и тот был многим ему обязан.
Последний раз я видел Фока на праздновании 250-летия Академии наук. Он, грузный, с явной одышкой, поднимался по лестнице в сопровождении дочери Натальи Владимировны.
Создавалось впечатление, что он полностью отключился от внешнего мира, чему, естественно, также способствовала его глухота. Вскоре Фока не стало.
Я столь подробно описал мою первую поездку, чтобы облегчить читателю, не знакомому с особенностями нашей тогдашней жизни, чтение последующих страниц. Эти воспоминания написаны спустя много лет после первой моей поездки на Запад. За прошедшие годы я неоднократно побывал за рубежом. Бывало разное. Как и в первый раз, выезды часто сопровождались трудностями, иногда срывались. Все это отнимало у меня массу сил и здоровья. Однако ретроспективно мне видится во всех коллизиях только абсурдная и юмористическая сторона.
Указ королевы Юлианы
В 1967 г. я был избран Лоренцовским профессором Лейденского университета в Голландии. Эта почетная кафедра учреждена в честь великого голландского физика X. Лоренца и ежегодно замещается иностранными физиками. Назначения на эту должность производятся королевскими указами. Подписи Лоренцовских профессоров можно увидеть на стене главной аудитории Института Лоренца.
Получив указ королевы Юлианы о моем назначении, я начал оформление документов. Естественно, будучи директором Института теоретической физики, я не собирался оставлять его на год и планировал поездку лишь на три месяца. Однако вскоре из Управления внешних сношений Академии наук (УВС) мне сообщили, что мой отъезд не может состояться. Решение было принято не в самом УВС. Эта организация, по моим многолетним наблюдениям, была скорее лояльной и не чинила особых препятствий для выездов, хотя среди многочисленных сотрудников управления иногда встречались люди очень недоброжелательные.
Получив отрицательный ответ из УВС, я обратился к президенту Академии наук и объяснил неприличие ситуации, поскольку к ней была причастна королева Юлиана. Мстислав Всеволодович Келдыш быстро сообразил, как можно использовать это обстоятельство, вызвал к себе тогдашнего начальника УВС
С.Г. Корнеева, о могуществе которого ходили легенды, и предложил ему подготовить новое письмо в «инстанции». Главным в новом письме должна была быть идея о том, что королева Юлиана обидится, если Халатников не приедет. Этот аргумент, по-видимому, подействовал, и мне разрешили принять назначение на должность Лоренцовского профессора и выехать в Голландию сроком на один месяц (вместо одного года, как это предусматривалось приглашением). Я был доволен результатом, поскольку в то время поездки на такой «большой» срок были редкостью. В обязанности Лоренцовского профессора входило чтение некоторого количества лекций. Я прочитал их все за один месяц, посетил Лабораторию им. X. Камерлинга- Оннеса, где впервые был получен жидкий гелий, с теорией сверхтекучести которого была многие годы связана моя научная жизнь. И, естественно, поездка запомнилась тем, что дала мне возможность оставить свою подпись в очень достойной компании.
Наш великий ровесник
В 1968 г. в Триесте, в Италии, происходило торжественное открытие здания Международного центра теоретической физики, который организовал пакистанский физик Абдус Салам, профессор Империал-колледжа в Лондоне, впоследствии получивший Нобелевскую премию. Центр в Триесте сейчас хорошо известен, в нем побывали все теоретики мира. Он возник в 1964 г. одновременно с Институтом теоретической физики им. Ландау. Совпадение этих дат не случайно, оно отражает естественные процессы в науке, которые связаны с величайшими достижениями теоретической физики 50-х годов: созданием квантовой электродинамики и теории сверхпроводимости. Основную задачу Центра Салам видел в содействии развитию теоретической физики в странах третьего мира (Азии, Африки, Латинской Америки). И хотя он создавался под эгидой Международного атомного агентства в Вене, 90% средств на его содержание щедро давало итальянское правительство. В получении средств — огромная заслуга заместителя Салама, Паоло Будинича. Выбрав этого итальянского физика на роль своего заместителя, Салам сделал, несомненно, очень удачный шаг.
Землю для строительства нового Центра подарил князь Турн-и-Таксис, живший в то время неподалеку в своем замке Дуино на берегу Адриатического моря. По случаю «инаугурации» Центра была с характерным для Салама широким размахом задумана международная конференция по теоретической физике продолжительностью в целый месяц. Для участия в ней были приглашены полтора десятка нобелевских лауреатов, список участников включал имена всех наиболее известных теоретиков. Мне как директору Института теоретической физики было поручено Академией наук дать предложения по составу нашей делегации. Приведу список теоретиков, которые приняли участие в этой несомненно исторической конференции: академик В.А. Фок и впоследствии избранные академиками В.Л. Гинзбург, А.А. Абрикосов, Е.М. Лифшиц, Л.Д. Фаддеев, Е.С. Фрадкин и я. Кроме того, были приглашены два профессора-экспериментатора из Московского университета — люди с приличной репутацией, хоть и не имевшие непосредственного отношения к конференции, но включенные в состав делегации с моего согласия, что называется, для «баланса сил». В бюрократических кругах Академии выезд делегации, состоящей из одних теоретиков, вызывал сильное смущение: «Почему теоретики отрываются от экспериментаторов?»
Мне представляется, что такой мощной по составу делегации советских физиков-теоретиков на Западе еще не бывало. Но и на этот раз не обошлось без шероховатостей. В последнюю минуту перед выездом выяснилось, что Гинзбурга «опять не пустили». Правда, через несколько дней после начала конференции, в результате хлопот все того же Келдыша, Гинзбург в Триесте появился.
Запомнились необыкновенно высокий уровень докладов, ежевечерние лекции лауреатов Нобелевской премии, в том числе и великого П.А.М. Дирака, многочисленные экскурсии и дружеские ужины. На одной из посиделок, которую устраивали мы с Абрикосовым, удалось даже разговорить молчаливого Дирака. «Для затравки» Алеша стал рассказывать свои обычные туристские истории, одна из которых была о том, как он в горах встретился один на один с медведем. Этот случай произвел такое сильное впечатление на Дирака, что он начал задавать вопросы, а затем и вовсе разговорился.
Вчетвером — Гинзбург, Абрикосов, Лифшиц и я — мы совершили автомобильную экскурсию в Венецию, Флоренцию и вернулись в Триест через Сан-Марино. Все это было организовано Саламом. Во Флоренции нам пришлось несколько задержаться из-за Евгения Михайловича Лифшица, который не успел вместе с нами посетить галерею Питги. Дело в том, что он был страстным фотографом, снимал все, что видел интересного, на диапозитивы, которые затем с удовольствием показывал своим друзьям и обстоятельно комментировал со свойственной ему педантичностью. У меня сложилось впечатление, что чрезмерное увлечение фотографированием достопримечательностей приводит к тому, что фотограф-любитель видит окружающий мир только через видоискатель и иногда пропускает самое интересное.