— Твоя работа, так?

Рука провела по эмалевому лезвию — касание любовника, заставившее ее вздрогнуть. Он сказал: — Мне противна твоя небрежность, Килмандарос.

— А ты делаешь смерть столь… опрятной.

Он дернул плечами: — Скажи, если в последний свой день — или ночь, без разницы — ты обнаружишь себя в постели, в комнате. Слишком слабой, чтобы встать, но еще способной оглядеться — но не больше. Скажи мне, Килмандарос, не утешит ли тебя опрятность всего, что увидишь вокруг? Ты будешь понимать, что оно останется и после, неизменное, привязанное к медленному, весьма медленному ритму увядания?

— О чем ты спрашиваешь, Оссерк? О ностальгии по комнате, в которой я сейчас сижу?

— Не это ли финальный дар смерти?

Она подняла руки, показав ему кулаки. — Иди сюда, получи мой дар, Оссерк. Я знаю это тело, лицо, которые ты мне явил. Я знаю искусителя, знаю слишком хорошо. Иди же сюда. Неужели ты не скучаешь по моим объятиям?

И Оссерк хихикнул в ужасной яви сна. Таким смехом, который врезается в жертву, злобно сжимает горло. Презрительный, лишенный сочувствия смех его говорил: «Ты мне больше не интересна. Вижу твою боль, и это меня веселит. Вижу, что ты никак не избавишься от пустячка, который я легко выбросил, от заблуждения, будто мы все еще нужны друг другу».

Столь многое в смехе сна, о да.

— Эмурланн распался, — сказал он. — Большая часть кусков так же мертва, как этот. Будешь корить меня? Аномандера? Скабандари?

— Меня не интересует дурацкое тыканье пальцем. Обвиняющему нечего терять и есть что скрывать.

— Но ты объединилась с Аномандером…

— Он тоже не любит укорять. Мы объединились, да, чтобы спасти что можно.

— Значит, тем хуже, что я пришел сюда первым.

— Куда делись жители, Оссерк? Их город ты уничтожил…

Он поднял брови: — Да никуда не делись. — Он повел рукой, показывая на ряды курганов. — Я отказал им даже в миге… ностальгии.

Она почувствовала, что дрожит. — Сойди же сюда, — проскрежетала она, — ибо смерть заждалась тебя.

— У тебя много конкурентов, — бросил он. — Поэтому я и… гмм… прохлаждаюсь здесь. Остался лишь один портал. Нет, не тот, через который прошла ты — он давно разрушился.

— И кто поджидает тебя в нем, Оссерк?

— Ходящий-По-Краю.

Килмандарос оскалила длинные клыки в широкой улыбке. И швырнула ему его же смех.

Двинулась прочь.

Голос за спиной прозвучал удивленно: — Что ты делаешь? Он зол. Ты не понимаешь? Он зол.

— Это мой сон, — шепнула она. — В нем все такое, каким должно быть. — Но она удивлялась. У нее вроде бы нет воспоминаний именно об этом месте, как и о встрече с Оссерком на руинах Куральд Эмурланна.

«Значит, иногда сны вправду могут тревожить нас».

— Тучи над горизонтом. Черные, приближаются ломаным строем. — Буян надавил на глаза пальцами, потом мельком поглядел на Геслера. Лицо его покраснело. — Что за глупые сны, а?

— Мне откуда знать? Есть мошенники, делающие состояние на снах дураков. Почему не пойти к такому?

— Ты назвал меня дураком?

— Только если последуешь моему совету, Буян.

— Да. Вот почему я завыл.

Геслер склонился, раздвигая кружки и все прочее, освобождая место для мускулистых, покрытых шрамами рук. — Заснуть в разгар бурной пирушки — уже непростительное преступление. Вскочить с воплями — ну, это вовсе безумно. Половина из нас, идиотов, за сердца схватились.

— Не нужно было ввязываться, Гес.

— Заладил свое. Мне тоже не нравится. Но мы вызвались искать Хеллиан. — Он кивнул на третью сидящую за столом, хотя была видна лишь ее макушка с намокшими от пролитого эля волосами. Храпы летели над столом; казалось, это сотня короедов приканчивает больную сосну. — И вот мы ее нашли, только она не в состоянии вести взвод. Вообще ни для чего не в состоянии. Ее могут обобрать, изнасиловать, даже убить. Придется стоять на страже.

Буян рыгнул, вцепился в бороду. — Это был не совсем сон.

— Помнишь, когда в последний раз видел приятный сон?

— Не знаю. Давно, наверное. А может, мы забываем хорошие, только плохие помним.

Геслер наполнил кружки. — Итак, приближается буря. У тебя сны на редкость тонкие. Даже пророческие. Ты спишь и слышишь шепот богов, Буян.

— У меня дурное настроение, Гес. Напоминай, чтобы я о снах больше не говорил.

— Я и не просил о них говорить. Ты сам заорал.

— Не заорал я. Завыл.

— Есть разница?

Поморщившись, Буян потянулся за кружкой. — Иногда, ну… боги не шепчут.