Дальнейшие злоключения парижанина. — Прибытие в Мандалай. — Зал для аудиенций. — Фрике отказывается снять сапоги. — В присутствии короля. — Смертный приговор. — Казнь слоном. — Кассационная жалоба Фрике. — Почет. — Появление ящериц. — Музыка. — Как ведет себя ящерица перед землетрясением. — Побег. — Пушечный выстрел. — Кавалерийская атака. — Спасен. — Возвращение в Ранг. — Отплытие.

Когда, как помнит читатель, парижанина повезли в Мандалай, он не впал в уныние. Фрике видел Андре, перемолвился с ним словом и был уверен, что тот непременно его выручит.

Присутствие министра не смущало молодого человека, на ломаном английском языке он принялся расписывать ему технические характеристики, мощь артиллерии и храбрость матросов корабля, которым командует его друг. Это возымело свое действие — бирманский сановник, сидя в гауде глаза в глаза с арестованным иностранцем, чувствовал себя неважно под его холодным, пронзительным взглядом и охотно отпустил бы его, если бы не роковой выстрел. Слушая «страшные» рассказы самоуверенного парижанина, сановный азиат сопел и потел, опасаясь, «как бы чего не вышло».

Фрике же своим поступком снискал почет окружающих. С ним обращались, как со знатным лицом, обвиняемым в государственном преступлении и подлежащим суду самого монарха. Правда, оружие у него отобрали, но с поклонами и любезными словами, на что азиаты большие мастера. Его не связали, не заковали, только караулили. Кормили хорошо, спать было мягко, сидеть в гауде удобно.

— Я, — говорил он себе, — похож на человека, который летит вниз с шестого этажа и думает: «А на воздухе, право, не так уж дурно». Ну, будь что будет потом, тогда и успеем задуматься, а сегодня пока посмеемся.

Все время пути до Мандалая он сохранял полнейшую невозмутимость. Когда сошли на берег, ему подвели коня, он легко вскочил в седло и поехал рядом с министром, в сопровождении верхового конвоя. Слух о том, что экспедиция, снаряженная с такой помпой, возвратилась, быстро облетел столицу. На все лады обсуждалось отсутствие белого слона, над неудачными охотниками зло подшучивали.

Отряд подъехал к воротам дворцовой ограды. Фрике вступил в обширный двор, где слева стояла небольшая пагода с колоколом, справа — довольно невзрачные постройки. Окруженный солдатами с саблями наголо, он прошел через двор и остановился перед узкой дверкой.

Министр распорядился ввести пленника не в обыкновенный зал для судебных заседаний, а в зал для аудиенций. Сказав несколько слов офицеру, командовавшему конвоем, министр пошел с докладом к императору.

Офицер открыл дверку и ввел пленника в манхгау, или хрустальный дворец. Дойдя до парадной лестницы, разулся и предложил Фрике снять сапоги, ссылаясь на придворный этикет. В присутствии бирманского императора все должны быть босиком.

Парижанин решительно отказался:

— Если вашему императору мой костюм кажется неприличным, он может меня не принимать, я в претензии не буду. Не я добивался свидания с ним, меня ведут к нему насильно, следовательно, я не обязан соблюдать ваш этикет.

Офицер настаивал. Молодой человек оставался непреклонен.

— Сказал, не сниму — и не сниму. Разувайте меня сами, если посмеете.

И вот Фрике, быть может, единственный европеец, вошел в зал в болотных сапогах, в костюме охотника за утками. Зал был весьма просторный, с высоким троном под роскошным балдахином. Не найдя нигде стула, пленник завладел одной из подушек и уселся по-турецки.

Зарокотал барабан. Поднялись занавеси, закрывавшие предназначенный для императора вход. Настежь распахнулись широчайшие двери, вошли солдаты в медных касках, красных рубахах, босиком, с саблями наголо. Они выстроились справа и слева от трона.

За ними вступил сам император, следом хлынул поток придворных. Монарх уселся на трон. Одна из жен поставила перед ним золотой ящичек с бетелем, золотую плевательницу и чашу с водой.

Придворные были одеты роскошно, а император очень просто — в длинную белую полотняную блузу до колен с шелковым поясом, легкие широкие штаны, стянутые у щиколоток, и черные туфли с загнутыми носками.

Роскошное платье, усеянное драгоценными камнями, монарх надевает лишь в особо торжественных случаях. Это уже не одежда, облачение, которое, говорят, весит пятьдесят килограммов.

Фрике встал и вежливо приподнял свой пробковый шлем, приставленные к нему караульные распластались на полу. Он стоял в трех шагах от монарха, но тот все-таки поднес к глазам лорнет, чтобы рассмотреть его. Молодой человек и без лорнета заметил, что император волнуется, хотя старается скрыть это под маской бесстрастия.

«Красивый мужчина, — подумал Фрике. — Жаль только, что в мочках ушей у него дыры, в которые можно всунуть палец. Это его очень портит. К чему это?»

Какой-то залитый золотом субъект выступил перед троном и на довольно сносном английском принялся подробно описывать совершенное иностранцем злодеяние. Принесли винтовку Гринера в качестве вещественного доказательства. Никто не умел с ней обращаться, и сам Фрике любезно показал, как она действует без собачки. Монарх так увлекся этим объяснением, что на время перестал выпускать в золотую плевательницу длинные струи красной от бетеля слюны.