— Я закажу тебе номер в отеле «У зоопарка» на сегодняшнюю ночь, — сказал Проститутка. — Тебе много надо забирать из твоей квартиры домой?

— Только одежду. У меня не было времени что-либо купить.

— Завтра отправишься к себе на квартиру после моей встречи с Харви и упакуешь вещи. Ведь если Харви сегодня вечером обнаружит, что ты вышел из дома, он может отправить парочку своих горилл выловить тебя.

— Да, — сказал я.

Я отупел от спиртного. Мне казалось, что я испытывал добрые чувства к Биллу Харви и К.Г., но сейчас они словно перестали существовать. Я не знал, с чего начались мои действия и чем они закончатся. Работа разведчика была не столько игрой в театре, сколько отрицанием театра. Чехов сказал однажды, что ружье, которое висит над камином в первом акте пьесы, должно непременно выстрелить в последнем. У меня такой надежды не было.

— Почему вы против КАТЕТЕРА? — спросил я.

Монтегю окинул взглядом комнату. О КАТЕТЕРЕ все еще не стоило говорить в публичном месте.

— В скалолазании сейчас возникла тенденция, которую я не поддерживаю. Группа решает взобраться по скале, в которой нет никаких захватов, никакой опоры. Но они берут ручную дрель и ввинчивают в скалу штырь. Затем подтягиваются и сверлят другую дырку в скале для нового штыря. Уйдут недели на то, чтобы одолеть большую скалу, зато любой мальчишка с Фермы, привыкший к нудному труду, становится скалолазом. Так и с КАТЕТЕРОМ, — шепотом добавил он.

— Должен сказать, вашему другу генералу Гелену не понравилось то, что КАТЕТЕР сообщил нам, в частности, о слабости железнодорожной сети в Восточной Германии. — Теперь и я перешел на шепот.

— Коммунизм не сводится к состоянию железнодорожных депо в Восточной Германии, — возразил Проститутка.

— Но разве нашей первейшей задачей в Европе не является знать, когда Советы могут предпринять против нас атаку?

— Это было вопросом первостепенной важности пять или шесть лет назад. Красные, однако, ведут теперь свое наступление не с помощью военной силы. Тем не менее мы настаиваем на огромных расходах на оборону. Потому что, Гарри, как только мы решим, что Советы не способны повести против нас большое военное наступление, американский народ перестанет бояться коммунизма. В каждом американце сидит щенок, готовый лизать тебе сапог, лизнуть тебя в лицо. Предоставь их самим себе, и они станут лучшими друзьями с русскими. Так что мы не поощряем разговоров о полнейшем разгильдяйстве в русской военной машине.

— Билл Харви сказал мне буквально то же самое.

— Да, интересы Билла противоречивы. Трудно найти большего противника коммунизма, чем Харви, но, с другой стороны, он должен защищать свой КАТЕТЕР, даже когда он приносит нам то, что мы не хотим слышать.

— Я что-то не понимаю, — сказал я. — Разве вы однажды не говорили, что наша подлинная обязанность — стать мозгом Америки?

— Видишь ли, Гарри, не таким мозгом, который просто определяет, что правильно, а что нет. Наша цель — развить целенаправленное мышление. Мышление, которое выше фактов, мышление, которое ведет нас к более высоким целям. Мир, Гарри, переживает очень большие конвульсии. Двадцатый век устрашающе апокалиптичен. Исторические институты, развивавшиеся столетиями, рассыпаются под напором лавы. Первым указанием на это была большевистская революция семнадцатого года. Потом появились нацисты.

Боже, малыш, они были настоящим исчадием ада! Верхушка горы взорвалась. И теперь полилась лава. Не думаешь же ты, что лаве нужна хорошая железнодорожная сеть? Лава — это энтропия. Она затопляет все системы. Коммунизм — энтропия Христа, вырождение высших духовных форм, превращение их в низшие. Для того чтобы этому противостоять, мы должны создать фикцию — Советы-де имеют мощную военную машину, которая пересилит нас, если мы не будем сильнее. А истина состоит в том, что они одолеют нас, если страсть к сопротивлению будет угасать с каждым годом, с каждой минутой.

— Но откуда вы знаете, что вы правы?

Он пожал плечами.

— Человек живет сообразно тому, что познает.

— А откуда вы черпаете свои познания?

— Со скалы, парень, с высокой скальной стены. Высоко над равниной. — Он допил свою сливовицу. — Пошли спать. Весь завтрашний день мы будем в пути.

Прощаясь со мной в лифте, он добавил:

— Мы с Харви завтракаем очень рано. Спи, пока я не позвоню.

Я и проспал. Моя вера в его способность все уладить была безгранична. И если я, кладя голову на подушку, не очень понимал, что происходит, то смятение, если оно достаточно глубокое, тоже способствует забытью. Я спал мертвым сном, пока не зазвонил телефон. Был полдень.

— Ты проснулся? — послышался голос Проститутки.

— Да.

— Собирайся. Я заеду за тобой на твою квартиру ровно через час. За гостиницу заплачено. — И добавил: — Ты кое-чему научишься в будущем году.

Мое образование началось с той минуты, как я вступил в свою квартиру. Дикс Батлер был один и в прескверном настроении вышагивал по комнате.

— Что случилось с Харви? — спросил он. — Мне необходимо увидеть его, а он не подходит к телефону.

— Я ничего не знаю, — сказал я, — знаю только, что еду домой, свободный и чистенький.

— Мое почтение твоему папочке, — сказал он.

Я кивнул. Не было нужды объяснять, что в данном случае следовало также учитывать моего крестного.

— А ты, похоже, чем-то расстроен, — сказал я.

— Видишь ли, — объявил он в качестве вступления, — Вольфганг умер.

Голос меня не слушался. Тем не менее я сумел выдавить из себя:

— Насильственной смертью?

— Был до смерти избит.

Мы оба молчали. Я продолжал собирать вещи. Через несколько минут, выйдя из спальни, я спросил: