Пятница, тринадцатое

Отличный был вчера вечер. Аллену пришло в голову — Господи, до чего же я люблю этого человека, когда он в ударе, — пригласить всех новых «шишек» Кеннеди и ряд наших людей на вечер в клуб «Алиби». Он хотел убедить новую верхушку в Вашингтоне дать «зеленый свет» Кубинской операции, и, по-моему, нам это удалось. Должен сказать, клуб «Алиби» был идеальным местом для такой встречи, такой же древний, как клуб «Сомерсет» в Бостоне. В рамках на стенах висели старые меню, и мартини было отличное. Это расслабило молодую кеннедиевскую поросль, а двое-трое из них были совсем молоденькие. И, должен сказать, на редкость смекалистые, с необычайно развитым чутьем на то, откуда можно получить информацию. Смекалистые молодые джентльмены из высших слоев юриспруденции, но с хорошо развитым инстинктом. С другой стороны, они еще, безусловно, не научились плавать. При всем моем уважении к древней крови, текущей в жилах твоей матери, они напомнили мне членов содружества «Фи Бета Каппа» (еврейского), пришедших на выпускной вечер.

Был там и контингент последователей Кеннеди — ирландского мафиози, не менее подозрительных, чем монахи ФБР, крепких как кремень и готовых в любой момент применить оружие. Однако и они достаточно невежественны и еще плохо плавают. Словом, этот междусобойчик был хорошей идеей. Биссел выступил с отличной речью в своем позолоченном архиепископском стиле. Изобразил из себя шута шутов. Вытянул свой длинный палец, ткнул себя в грудь и сказал: «Смотрите хорошенько на меня. Я тот, кто в этой организации пожирает акул». Это произвело свое впечатление. Почтенный священнослужитель кощунствует. А тем самым мы всего-навсего хотели сказать: «Вы только дайте нам задание, братцы, и мы его выполним. Мы не боимся ответственности. Мы идем на большой риск. Хотите сдвинуть горы — позовите нас». Так и видно было, как люди Кеннеди проникаются достоинствами Биссела: школа Гротон, Йельский университет, доктор экономики и пожиратель акул. Ой, он ведь даже преподавал в Массачусетском технологическом институте!

Должен сказать, мы их накормили неплохими россказнями. Как украсть страну вроде Гватемалы с помощью трехсот человек. Принадлежность к плащу и шпаге должна считаться второй древнейшей профессией, сказал им Аллен. Вообще в ходе вечера было произнесено много первоклассных тостов. Затем Аллен обратился ко мне. Черт бы его побрал, очки его так и сверкали, когда он недвусмысленно призвал меня рассказать о моих похождениях с секретаршами. В 1947 году, в случае если ты этого не знаешь, я сумел собрать кучу информации о планах кабинета министров Трумэна, так как сумел узнать (в библейском смысле слова) нескольких девушек из высокой канцелярии. Вчера, начиная свой рассказ, я предупредил: «Конечно, мы такого теперь не практикуем». Людям Кеннеди это очень понравилось. Мне кажется, Аллен хотел дать понять, что мы — самая подходящая организация для «чертика из табакерки», нашего импульсивного, только что избранного президента.

Однако он решил не застревать в департаменте легенд в качестве еще одного каскадера и перешел к достаточно остроумному описанию того, какие интересные перспективы открываются для содружества Белого дома и ЦРУ, поскольку все мы являемся поклонниками творчества Иэна Флеминга. Высоко поднял бокал и предложил выпить за доброго старого Иэна Флеминга. Кто-то все же пробормотал: «Его романы — такая дрянь!» (мне так и показалось, что обладателем этого молодого голоса был ты), и я добавил: «Иэн Флеминг — живописатель нашей эпохи» При этом наша команда во главе с Даллесом — Биссел, Монтегю, Барнс, Хелмс и я — подумали об игрушках, похожих на те, какие описывает Флеминг и которые вышли из стен нашей Технической службы, вроде депиляционного средства, удалившего бороду Фиделя в 1959 году, когда он приезжал в ООН. В плане эффективности это был чистой воды треп выпускника Дартмута, но кое-кто из наших знал, что я претендую на большее, а потому можно было и похохотать. Главное: мы внушили им некоторые идеи. Они поняли, что мы — обезьяны, умеющие делать в своей клетке не меньше трюков, чем они. Мы дали им понять, что, если они хотят получить быстрый ответ на сложный вопрос, обращаться надо в ЦРУ. А не — повторяю — в Госдеп.

По мере того как шел вечер, лицо у Дина Раска вытягивалось все больше и больше. По-моему, он первым почувствовал, какое великолепное театральное представление может поставить Аллен на тему «Давайте заводить новых друзей в переходный период». У Раска вид человека, страдающего запорами. Наверно, тратит добрых полчаса каждое утро, чтобы освободиться.

Словом, сейчас я опять в деле. А это и необходимо для поднятия духа.

Твой добрый батюшка, крупно везучий

Галифакс.

P.S. Покончив с самовосхвалениями, не могу не упомянуть, что меня беспокоит РЕЗЕРВИСТ. БОНАНЦА должен был выследить движение денег, которые наверняка оставил РЕЗЕРВИСТ в банках Майами, если он подкуплен, как я подозреваю.

36

В Монтевидео, после того как Киттредж прекратила со мной переписку, я чаще встречался с Хантом и теперь, лишившись Модены, взял за обыкновение раза два в неделю ужинать с ним. История повторялась. Настроение Ховарда было близко к моему. Дороти находилась в Вашингтоне, каждый вечер звонила по телефону и говорила преимущественно о матери, которая лежала в больнице с неизлечимым раком. В дополнение ко всему светская жизнь Ховарда, которая имела для него такое значение, еле теплилась. Имя его еще продолжало мелькать в светской хронике, описывающей приемы в Палм-Бич, но он уже не въезжал в смокинге в распахнутые ворота — королевские пальмы и деревья поинсиана, украшающие большие поместья; выложенные кафелем бассейны, каменные вазы и балюстрады дворцов Палм-Бич отошли для него в прошлое, — он больше не бродил по дорожкам среди жасминов и бугенвиллей и не танцевал лихо на мраморных полах. Он больше не сидел днем в «Хай-эли», глядя на розовых фламинго, вышагивающих по зеленой лужайке, — нет, Ховард сидел за рабочим столом в Майами, и запахи олеандров и азалий не достигали закутков «Зенита». Ховард находился на той стадии своей карьеры, когда успех мог поднять его до генеральского звания, а провал — положить конец всем его амбициям.

Ховард, безусловно, не давал себе роздыху. По своим политическим взглядам, как он выражался, Ховард был «правее Ричарда Никсона», тем не менее не вступал в полемику с кубинцами, чьи взгляды были левее его. Когда Барбаро или Аранхо спрашивали, какую идеологическую позицию он занимает, Ховард отвечал: «Это не имеет значения, я здесь, чтобы смазывать колеса механизма».

И он выполнял свои обязанности не за страх, а за совесть. Хотя Мануэль Артиме был единственным членом фронта, с которым Хант был близок по своим философским взглядам, тем не менее он все делал, чтобы фронт не распался. Наблюдая Ханта в деле, я понял, что политикой движет не идеология, а чувство собственности. Фронт был в кармане у Ханта, и я вскоре обнаружил, что это имеет решающее значение.

Обнаружил я также, что не только научился терпеть Тото Барбаро, но готов его защищать. Следует сказать, мне не требовалось подсказки отца, чтобы нацелить Шеви Фуэртеса на проверку банковских счетов Барбаро, и это принесло свои результаты. Шеви удалось выследить большие перемещения денег по банковским счетам Барбаро, и инстинкт не подвел Кэла: след поступлений и снятия денег со счетов стал указывать на майамскую лотерею, выигрышный номер в которой совпадал с котировкой кубинского песо. Среди эмигрантского сообщества преобладал слух, что эти цифры определяются в Гаване, с тем чтобы Траффиканте, заправлявший лотереей, мог заранее знать выигрышные номера, — недаром часть его доходов шла на оплату флоридских операций кубинской разведки. Если этот слух верен, то Траффиканте является не только важнейшим рычагом ЦРУ в предполагаемом убийстве Фиделя Кастро, но, возможно, и важнейшим агентом Кастро в Америке. Тото, в свою очередь, возможно, служит у Траффиканте кассиром, выплачивающим деньги кубинской разведке в Майами. И чем больше он требовал денег для освобождения Кубы, тем больше он работал на Кастро.