Твоя любящая мама».

— Разве это не здорово? — воскликнула я. — О Кристина, наконец-то я возвращаюсь домой!

И хотя Кристина улыбнулась в ответ и поздравила меня, но я видела, что мамино письмо не очень впечатлило подругу. По правде говоря, я знала, что между нашими жизнями — пропасть. Она происходила из нормальной счастливой лондонской семьи, каждые каникулы бывала дома, и родители в ней души не чаяли. Ко всему прочему она, в свои восемнадцать, уже завела кавалера, который водил ее на вечеринки и все такое. Она наверняка решила, что письмо моей матери слишком уж официальное, подруге ведь было невдомек, что на этот раз в нем было куда больше тепла, чем обычно. Весь остаток дня я с ума сходила от радости.

За ужином Кристина спросила меня, что означает строчка «она не знает о нашей семье абсолютно ничего».

— Что за тайны?

В ответ я лишь пожала плечами, я действительно не знала, на что намекала мать. Кроме того, так было всегда, сколько я себя помню: стоило мне задать хоть какой-нибудь вопрос о нашей семье, мама замыкалась в себе, и из нее ни слова невозможно было вытянуть.

Однако теперь, после долгих двенадцати лет, я снова увижу Большую Сторожку, и все наконец прояснится.

Новая жизнь началась для меня в Страстной четверг, когда я уютно устроилась у окна на заранее заказанном месте в Северном экспрессе. Господи, думала я, вот это путешествие! Первым классом! Экономка моя мать или нет, но у нее всегда водились деньги, и она не жалела их на свою дочь, и это хоть как-то компенсировало скучную, однообразную жизнь в монастырской школе.

Остановка у ее кузины ничем меня не порадовала. Она была намного старше матери, туговата на ухо и, на мой взгляд, немного простовата. Старуха болтала без умолку и не обращала никакого внимания на мои попытки заговорить. Так что даже если бы я ослушалась мать и стала задавать вопросы о моей семье, то вряд ли бы мне удалось много узнать.

Но следующий день был совсем не таким. Не важно, что Юстонский вокзал был холодным, мрачным и темным. Праздная толпа возбуждала мое воображение, кроме того, я никогда не путешествовала в одиночку вплоть до сегодняшнего дня. Я так давно не была в Англии, что она стала для меня чужой страной. Я даже по привычке заговорила с носильщиком по-французски и только потом исправилась и перешла на английский.

В купе, кроме меня, ехала молодая пара с маленьким ребенком, оба были хорошо одеты и выглядели преуспевающими; а также высокий молодой человек, который вбежал в последний момент. Выглядел он потрясающе, на нем было короткое пальто из верблюжьей шерсти с высоким воротником, наполовину закрывающим подбородок, а в руках — тонкий черный кожаный портфель. Он отдышался, сел и расстегнул пальто. Тут я разглядела его как следует. Это был сказочно красивый принц: загорелый, будто долгое время провел на заграничных курортах, с породистым лицом, обрамленным густыми темными вьющимися волосами. Молодой человек бросил на меня беглый взгляд, развернул газету и погрузился в чтение: я ничем не привлекла его внимание. Из-за газеты мне удалось разглядеть квадратный подбородок и большие глаза цвета темного ореха. Это были неотразимые глаза, которые, казалось, просвечивали человека насквозь. Внезапно я пала духом при мысли о своей совершенно непривлекательной внешности.

Мама обычно покупала мне добротную одежду, но вкус у нее отсутствовал напрочь. Кристина однажды тактично заметила, что мне надо бы подобрать что-нибудь «более модное». Я знала, что серо-голубое твидовое платье, которое я надела в тот день, слишком длинно, а в Англии принято носить коротенькие юбочки. Чулки были отвратительны, а коричневые кожаные туфли отдавали школой и провинцией.

Кристина постаралась хоть как-то преобразить мою прическу и умоляла меня не надевать фетровую шляпу, которую мать купила мне во время своего последнего визита в Брюссель. Так что я повязала шарф в надежде, что буду выглядеть хоть немного современнее. Большинство женщин в наши дни носят шарфы.

Кристина, бывало, говорила, что мне, с моей великолепной фигурой, просто не простительно так безвкусно одеваться, но я не обращала внимания и посмеивалась над ее лестью. Подруга часто заявляла, что восхищается моей «сахарной кожей», большими глазами и длинными темными ресницами. У меня были густые длинные волосы пепельного оттенка, и я носила челку. Я в свою очередь полагала, что слишком худа, да и рост подкачал, и это сводило на нет все мои достоинства.

Несмотря на пасхальную суету, поезд отправился вовремя. Погода на улице стояла отвратительная, небо разразилось дождем со снегом, и я обрадовалась, когда в вагоне включили отопление.

Я тоже купила себе газету, и это оказалось целым событием, потому что в католической школе нам запрещалось приобретать отечественную прессу. Я принялась читать об «Убийстве с насилием», и статья просто шокировала меня. Я почувствовала себя беззащитной перед огромным жестоким миром, ведь мне никогда не приходилось слышать ни об убийствах, ни о насилии. Мне стало как-то неуютно.

Беспокойство усилилось, когда мы прибыли в Рагби, и пара с ребенком сошла с поезда, оставив меня наедине с молодым человеком. Он все еще был погружен в одну из многочисленных газет, которые вез с собой. Я нервно крутила в руках перчатки. Монахини предупреждали меня, чтобы я никогда не оставалась в купе наедине с мужчиной, и я знала почему. Может, я и была наивной, но уж точно не простушкой. Умудренная опытом Кристина снабдила меня всей необходимой информацией насчет разницы полов и секса. И я уже начала подумывать, не относится ли мой попутчик к мужчинам, которые могут внезапно напасть на юную беззащитную девушку, но потом сама рассмеялась над своими страхами. В вагоне был коридор, и в купе в любой момент мог войти кондуктор. Как будто в подтверждение моих мыслей дверь распахнулась, к нам заглянул официант и спросил, не нужны ли нам билеты на ленч. Молодой человек взял один. А через минуту неожиданно опустил газету и улыбнулся:

— Ну, похоже, купе в нашем распоряжении на всю оставшуюся дорогу. Я думал, перед Пасхой будет давка, а вы?

— Д-да, — ответила я, заикаясь.

— Погода не очень, и прогноз на Пасху тоже не радует.

— Д-да, — снова запнулась я и почувствовала себя неуклюжей дурочкой. Надо было хоть как-то поддержать разговор. Кристина всегда говорила, что главный мой недостаток — неуверенность в себе. Подруга полагала, что я выросла такой потому, что не бывала дома и не научилась одной важной вещи, которую она называла «быть цивилизованной».