— Я не могу ответить на такой вопрос.

— Профессиональная этика?

Добродушие доктора Вайбурна испарилось без следа.

— Вовсе нет. Даже если бы и хотел, то не смог бы. Сэр Джеймс — больной человек, но он — борец, и может так случиться, что старик проживет еще немало.

— Разве ему на пользу то, что его постоянно держат под действием седативных препаратов?

Теперь глаза у доктора округлились от несказанного удивления.

— Да вы что! Это уж слишком! Какое право вы имеете обсуждать лечение сэра Джеймса?

Но я, не обращая никакого внимания на его возмущенный тон, продолжала гнуть свое:

— Просто интересуюсь. Ему постоянно делают уколы и усыпляют, в то время как ему хочется посидеть и поговорить.

Черт меня за язык дернул! Понимала ведь, насколько это неприлично. Но если уж что во мне закипало, так обязательно прорывалось наружу. Однако в этот раз я действительно поступила очень опрометчиво — то, что я сказала, могло нанести непоправимый вред.

Доктор Вайбурн явно оскорбился:

— Честное слово, мисс Роуланд, вы меня шокируете. Никто не вправе голословно утверждать такое. Даже и не знаю, чего вы добиваетесь, но вас совершенно не должно касаться, какое лечение получает мой пациент.

— Может, очень даже касается, — бросилась я в бой очертя голову, потому что только теперь поняла, как много мой дед значит для меня, словами этого не выразить. Но что была я — какая-то там Вера Роуланд, по сравнению с самим доктором? Я, словно провинившаяся школьница, стояла перед ним, лихорадочно убирая волосы с разгоряченного лба, и чувствовала себя круглой идиоткой.

— Послушайте меня, — снова заговорил доктор Вайбурн. — Откуда вам знать, что сэру Джеймсу делают слишком много уколов? Это все ваши домыслы, не так ли? Сэр Джеймс принимает таблетки — да и то только при сильных болях, а уколы — крайняя мера. В любом случае я не намерен стоять тут и обсуждать это с вами. Настоятельно рекомендую — займитесь своими собственными делами! Кроме того... — он снова кинул недовольный взгляд поверх очков, — уверяю, сэр Джеймс в очень надежных руках.

Я почувствовала тошноту.

— Имеете в виду эту сиделку?

— Да, имею в виду сестру Форрестер, — высокомерно ответил он.

Я не нашлась что сказать на это. Не могла же я в самом деле разразиться тирадой по поводу своей ненависти к Рейчел Форрестер или поведать Питеру Вайбурну о том, за чем я застала ее ночью, и излить свои тайные страхи. Если бы я так поступила, он подумал бы, что я просто спятила.

Ой, Вера, маленькая идиотка, начала то, что не можешь закончить, — корила я сама себя, беспомощно оглядываясь вокруг.

Питер Вайбурн развернулся и уже было собрался зайти в здание почты, но тут подъехал другой автомобиль, на этот раз «вольво» Лоренса Бракнелла, и доктор задержался.

Все мое тело горело огнем. Потеряв дар речи, я наблюдала, как Лоренс выбирается из машины. Он мне приветливо улыбнулся, и я подумала, как он хорош сегодня утром. Не в офисном костюме, а в узких темно-голубых брючках, голубом свитере, а вокруг шеи повязан шелковый шарф.

— Доброе утро, Вера! — поздоровался он и, завидев доктора, добавил: — Привет, Питер.

Доктор Вайбурн кивнул Лоренсу, а потом посмотрел на меня, в его взгляде читалась озадаченность и подозрительность. О да, уверена, что заставила его поволноваться.

Стоя между двумя этими верзилами, я почувствовала себя маленькой напуганной коротышкой. А ну как доктор Вайбурн сейчас выдаст меня? Ведь он все еще считает именно Лоренса наследником и ближайшим родственником сэра Джеймса. Он ничего не знает обо мне. Сейчас как скажет Лоренсу, что дочка Мод Роуланд, только недавно прибывшая в Большую Сторожку, — сумасшедшая.

Но Питер Вайбурн оказался намного сдержаннее меня. Он перебросился с Лоренсом парой ничего не значащих фраз о чудесном майском утре и красоте гор над Вействотером, потом развернулся и исчез в недрах почтового отделения.

Вздохнув с облегчением, я посмотрела на Лоренса.

— Мне пора, — пробормотала я.

— Куда это ты ходила?

— Надо было позвонить.

Лоренс закурил.

— Имеешь в виду, что все еще не можешь звонить из Большой Сторожки?

— Как? Ведь аппарат заперт в спальне мисс Форрестер.