Как глубоко, как просто то, что живет в нас и обостряет наши чувства, заставляя биться сердца, — колыбель морских волн, воспоминание о плавниках, крыльях, телах драконов, солнечных и звездных часах универсума, великая страна мечты и детства, страна становления. А над нами — мраморные мосты в форме радуги, с высоты которых все видится как обретшее смысл.

Париж, 3 мая 1944

Во время обеденного перерыва на собачьем кладбище, сооруженном на одном из маленьких островов Сены у Порт-Леваллуа. Перед входом — памятник сенбернару Барри, спасшему жизнь более сорока заблудившимся в снегу путникам. Он — противоположность Бесерилло, большой кровожадной собаке, разорвавшей сотни голых индейцев. Человек со своими добродетелями и пороками как в зеркале отражается в животных, которых он воспитывает. Это место напомнило мне дни детства и те игрушечные кладбища, где мы хоронили насекомых и мелких пташек.

Продолжил Послание к Евреям; здесь еврейский род — на чистом древе, без окулировки — распускается своим высшим цветом. Очень хорошо сказано о сублимации жертвы — и явно, и между строк.

В виде прогрессии можно предложить: Каин/Авраам/Христос: Авель/Исаак/Иисус.

Здесь представлена последовательность священников и жертвоприношений. В каждой из этих параллелей открывается новое состояние общества, права, религии.

Париж, 4 мая 1944

У Флоранс. Кроме д-ра Верна и Жуандо я встретил у нее также Леото, одетого по моде 1910-х годов, — с длинным и, как шнурок, узким галстуком, завязанным бантом. В своем писательстве он не отклоняется от прямой линии, свободной от романтической размягченности, и менее празднословен, чем другие его коллеги, которых я наблюдал до сих пор.

Беседа о «Mercure de France», [271] затем о языке и стиле. Леото ненавидит образы, сравнения, околичности. С абсолютной точностью и лаконизмом автор должен выражать то, что думает. Он должен непрестанно заботиться о ритме и оттачивать стиль. «J’aime plut^ot une r'ep'etition qu’une pr'eciosit'e». [272] Если хочешь сказать, что идет дождь, так и пиши: «Идет дождь». На возражение Полана, {194} что пусть тогда пишут чиновники, Леото сказал: «Alors, vivent les employ'es». [273]

Он придерживается мнения, что словами можно выразить все, что хочешь, и что при совершенном владении языком можно избежать малейшего несоответствия между сказанным и помысленным. Правда, это касается только неметафизиков. Но только их он и признает.

Что меня привлекает в нем прежде всего, так это позиция человека, определенно и точно знающего, чего он хочет, — сегодня это встречается не так часто, как принято думать.

На замечание, что Виктор Гюго относится к авторам, коими я до сих пор пренебрегал: «Vous pouvez continuer». [274]

Париж, 5 мая 1944

О морской символике. Если молодые супруги ожидают девочку, то в Турене принято, чтобы мать носила на шее цепь из окаменелых ракушек. Это в связи с превосходным сочинением Мирчи Элиаде, которое я прочитал в «Залмоксисе».

Стиль: «Сюда удалилась королева Гортензия, после того как побывала на троне и на нее пал весь позор клеветы». Из перевода «Замогильных записок» Шатобриана.

Такая фраза так же неудобоварима, как и выезд на встречную полосу.

Париж,7 мая 1944

Вечером у пруда в Сюресне, где наблюдал за жизнью цветущих кленов. Как обычно, над полосой отчуждения кружили авиаэскадры, обстреливаемые с разных сторон. Таковы образы и звуки, ставшие неотъемлемой частью повседневности.

Иудино дерево и тот особый штрих, какой оно придает вечерней палитре. Розовый цвет переходит в нем в красно-коралловый, что производит более определенное впечатление, чем окраска цветов персика, боярышника или красного каштана. К тому же этот тон и теплокровней.

Париж, 8 мая 1944

Ночью сны о трилобитах, которых я раздобыл в институте лейпцигского минералога Ринне. Я купил их по каталогу, а недостающих взял в слитках, упакованных с исключительной тщательностью частично в золото, частично в красный сургуч. Как и все мои палеонтологические сны, этот тоже отличался особой выразительностью.

До полудня меня навестил Клеменс Подевильс, сопровождавший Роммеля на одной из экскурсий вдоль Атлантического побережья, которую тот недавно совершил. В стремлении увидеть всех бойцов перед акцией скрывается античная черта. Маршал хочет воевать за побережье: «Противник должен погибнуть на воде». Этим вызвана и предпринятая им концентрация резервов.

Высадка занимает все умы; и немецкое руководство, и французы считают, что это произойдет в ближайшие дни. Какие выгоды высадка принесет англичанам? Они похожи на банкира, из непостоянства ситуации на Востоке извлекающего основательную пользу. Какой же смысл прерывать эту выгодную партию? Тем не менее, даже если отвлечься от намерений американцев, выгод здесь множество: позиция русских может стать слишком сильной, но она может и слишком ослабиться. Они могут угрожать переговорами. Но им препятствует существование Кньеболо: пока он у дел, он играет роль скрепки для любой направленной против Германии коалиции, Он принадлежит к тому сорту людей, кто, по словам Гёте, «восстанавливает против себя универсум».