Шрифт:
— Мы скоро вернемся, милая. Обещаю.
Когда Лунд снова оказалась среди голых черных деревьев, позвонил Букард.
— Вертолет. Три поисковые команды. Я так понимаю, вы что-то нашли?
— Захоронение.
— Ты мне не сообщила.
— Я пыталась. До тебя не дозвониться.
— Я был на прощальном приеме в твою честь у начальника полиции. На который, кстати, ты не соизволила явиться. Люди не прощаются за завтраком…
— Подожди секунду…
Через лес к ней шел Майер. Он нес что-то завернутое в полиэтилен.
— Так нашли что-то? — потребовал информации Букард.
Майер опустил свою ношу на землю, откинул полиэтилен. Внутри лежала дохлая лиса. Окостенелая, облепленная засохшей грязью. С бойскаутским платком на шее, а под платком — проволочный силок, которым и был задушен зверек.
— Ну что, арестуем всех местных бойскаутов? — спросил Майер, поднимая лису за задние лапы. — Жестокое обращение с животными, ужас что такое.
— Нет, — сказала Лунд Букарду. — Пока нет.
— Закругляйся там, возвращайся в управление и напиши мне полный отчет. Может, еще будет минутка на кружку пива до твоего отлета.
Майер смотрел на нее, зажав под мышкой негнущийся труп лисы — мех в комьях грязи, черные блестящие глаза.
— Знакомьтесь, мой новый приятель Братец Лис! — проговорил Майер, усмехаясь. — Он славный.
Очередной прием, один в числе многих, неотъемлемая часть расписания политика. Возможность встретиться, обсудить, заручиться поддержкой, убедиться во враждебных намерениях.
Закуски оплачивала нефтяная корпорация, напитки — транспортный магнат. Струнный квартет играл Вивальди. Мортен Вебер говорил о политике, а Риэ Скоугор занималась пиаром.
Хартманн улыбался и здоровался, жал руки и поддерживал светскую беседу. Когда ему позвонили на мобильный, он извинился и ушел к себе в кабинет.
Там его ждала Тереза Крузе. Ей было на пару лет меньше, чем ему. Замужем за скучным банкиром. Серьезная, с хорошими связями, привлекательная женщина, но более жесткая, чем могло показаться на первый взгляд.
— У тебя отличный рейтинг. В правительстве только о тебе и говорят.
— Так и должно быть. Мы много работали.
— Верно.
— Так что там насчет журналиста? Ты запомнила его имя?
Она передала ему листок бумаги. «Эрик Салин».
— Никогда о таком не слышал, — произнес Хартманн.
— Я навела справки. Раньше он занимался частными расследованиями. Теперь фрилансер, продает грязь за большие деньги. Газетам. Журналам. Веб-сайтам. Всем, кто готов заплатить.
Он сунул листок в карман:
— Что-то еще?
— Салин хотел знать, как ты оплачивал счета в гостиницах — своей кредитной картой или относил на представительские расходы. Много ли получал или дарил подарков. В таком роде. Я ничего ему не сказала, разумеется…
Хартманн отпил вина из бокала, принесенного с приема.
— Он хотел знать о нас, — добавила она.
— Что ты ему сказала?
— Рассмеялась, конечно. В конце концов… — Улыбка была краткой и горькой. — Ведь ничего серьезного и правда не было?
— Мы с тобой решили, что так будет лучше, Тереза. Прости, что я не мог… — Он не договорил.
— Чего не мог, Троэльс? Пойти на риск?
— Что ему было известно?
— О нас? Ничего. Только догадки. — Снова невеселая улыбка. — Возможно, он надеется рано или поздно напасть на золотую жилу, задавая вопрос всем женщинам, с которыми ты был знаком. Но мне кажется, кое-что он знает наверняка.
— Что именно?
— Он говорил так, будто перед ним лежал твой ежедневник. Он называл даты. Знал, где и когда ты был.
Хартманн старался вспомнить, не слышал ли он имя журналиста раньше.
— За пределами этого кабинета никто не имеет доступа к моему ежедневнику.
Она пожала плечами, поднялась. В этот момент дверь кабинета открылась и на пороге возникла Риэ Скоугор.
— Троэльс, я и не знала, что у тебя гости, — с натянутой улыбкой проговорила она. — Тебя ждут на приеме, это нужные нам люди.
Две женщины оценивающе смотрели друг на друга. Слова были излишни.
— Иду, — сказал Троэльс Хартманн.
Оливер Шандорф был тощим девятнадцатилетним юнцом с копной курчавых рыжих волос и кислым неулыбчивым лицом. Он раскуривал третий косяк за день в гостиной, когда входная дверь распахнулась под напором Тайса Бирк-Ларсена.
Шандорф подскочил с кресла и попятился при виде крупного разъяренного мужчины, наступавшего на него.
— Позови ее, — прорычал Бирк-Ларсен. — Она едет домой.