Шрифт:
Рабовладение составляло основу экономики Юга. Тысячи рабов строили оборонительные сооружения, доставляли припасы, и боеспособность армии конфедератов во многом обеспечивалась их нелегкими трудами. Именно ради защиты рабства южные штаты пошли на раскол и повели войну. С самого начала войны республиканцы-радикалы настаивали на освобождении невольников, считая, что это должно поразить мятежников в самое сердце, лишив их огромного резерва рабочей силы и позволив использовать эти людские ресурсы на благо Союза.
К лету 1863 г. Линкольн согласился с данной позицией, стараясь при этом не выпускать столь важный вопрос из-под личного президентского контроля. Двадцать второго июня он объявил Кабинету, что намерен воспользоваться своим правом главнокомандующего и издать прокламацию об освобождении рабов. По утверждению Линкольна, это стало «военной потребностью, абсолютно необходимой для сохранения Союза. Мы должны освободить рабов или стать порабощенными сами... Должно принять решительные и масштабные меры... Не подлежит сомнению, что рабы являются фактором, усиливающим тех, кому они служат, и нам должно решить, будет этот фактор использован нами или же против нас». Члены Кабинета в большинстве своем поддержали президента, однако государственный секретарь Уильям X. Стюарт посоветовал отложить оглашение прокламации до тех пор, «пока вы не сможете преподнести ее стране, подкрепив военным успехом». По его мнению, в противном случае мир мог увидеть в ней «крайнюю меру обессилевшего правительства, призыв о помощи... последний крик, изданный при отступлении».
Геттисберская компания Роберта Ли, осень 1862 года
Геттисберг, 8 октября 1862 года
Линкольн внял этому совету и отложил освобождение рабов до улучшения обстановки на фронтах. Однако она, к сожалению, продолжала ухудшаться: с началом вторжения южан в Мэриленд и Кентукки складывалось впечатление, что оба пограничных штата уже «созрели и южанам осталось лишь сорвать их». Боевой дух северян продолжал падать. «Страна идет ко дну, — записал в дневнике житель Нью-Йорка,— Джексон Каменная Стена, наше национальное пугало, готов вторгнуться в Мэриленд с сорокатысячным войском. Общее наступление мятежников угрожает нашему влиянию в Миссури и Кентукки... Повсеместно ширится возмущение нынешним правительством».
Демократы надеялись извлечь из этого возмущения выгоду на следующих выборах в Конгресс. Республиканцев, естественно, подобная перспектива пугала. «За полтора года тяжких испытаний, кровопролития и огромных трат, — писал один из них,— погубив и сделав калеками тысячи людей, мы не добились ощутимого прогресса в подавлении этого мятежа... и народ желает каких-то перемен». Республиканцы чувствовали себя уязвимыми, ибо низкая активность избирателей или срыв выборов легко могли лишить их шаткого большинства в Палате. Избиратели бывали подвержены колебаниями и в обычные годы, а уж 1862-й никоим образом таковым не являлся. В ситуации, когда в пограничных штатах хозяйничали захватчики-конфедераты, демократы, как представлялось, имели хорошие шансы получить большинство, выступая под лозунгами прекращения военных действий и мирных переговоров.
Эту возможность прекрасно видел и Роберт Э. Ли. Она являлась одним из тех факторов, которые побудили его вторгнуться в Мэриленд, несмотря на состояние армии. За десять недель походов и боев южане потеряли 35 000 убитых и раненых, не говоря уж о тысячах отставших, армия и в физическом, и в материально-техническом отношении оставляла желать лучшего. «Настоящее состояние дел,— писал Ли Джефферсону Дэвису 8 сентября из своей штаб-квартиры близ Фредерики (штат Мэриленд),— вполне позволяет нам... предложить правительству Соединенных Штатов признать нашу независимость... Подобная мирная перспектива... позволит народу Соединенных Штатов определить на предстоящих выборах, поддерживает он сторонников продолжения войны либо же тех, кто желает с нею покончить».
В своем письме Ли не затрагивал внешнеполитические аспекты ситуации, но и он и Дэвис прекрасно их осознавали. Давно предсказывавшийся «хлопковый голод» [198] начал наконец серьезно ощущаться в текстильной промышленности Англии и Франции. Конец войны означал бы возобновление поставок хлопка американского Юга в Европу, а потому в обеих странах и среди влиятельных политических деятелей, и в широких кругах общественности имелось немало сочувствующих конфедератам. Французский император Наполеон III заигрывал с южанами, но не решался на официальное дипломатическое признание Конфедерации в одиночку, без поддержки Англии. [199]
198
В действительности хлопковый голод в большей степени сказывался на английской текстильной промышленности, и для преодоления его Англия перешла на использование индийского хлопка. Другим фактором был отказ ткачей работать с хлопком из южных штатов в целях борьбы с рабством.
199
Франция и Англия с января 1862 года осуществляли интервенцию в Мексику, с чем было категорически несогласно федеральное правительство. Правительство же Конфедерации было вынуждено закрывать глаза на эту деятельность великих держав.
В первой половине 1862 года, когда военная удача склонялась в сторону северян, иностранные правительства открестились от каких-либо отношений с Конфедерацией, но едва известия о «Семидневной Битве» достигли Парижа, как Наполеон III приказал министру иностранных дел выяснить, не считает ли британское правительство, «что пришло время признать Юг».
Ход мысли британского правительства был весьма схожим. Консул Соединенных Штатов в Ливерпуле сообщал, что «... нам угрожает большая опасность интервенции, чем за весь предыдущий период... Они все против нас и были бы рады нашему падению». Представитель Конфедерации в Лондоне Джеймс Мэйсон предвидел «скорую интервенцию в какой-либо форме. Известия о победе при Манассасе и вторжениях в Мэриленд и Кентукки существенно расширили число сочувствующих делу Конфедерации за границей». В октябре, произнося речь в Ньюкасле, канцлер британского казначейства заявил: «Джефферсон Дэвис и другие лидеры Юга создали армию и сейчас создают флот. Но им удалось создать то, что важнее и армии и флота вместе взятых — они создали страну».
Премьер-министр виконт Пальмерстон и министр иностранных дел лорд Рассел проявляли большую осмотрительность, но и они обсудили возможность участия Англии и Франции в качестве посредников на переговорах о мире и признании независимости Юга. Если, конечно, вторжение в Мэриленд принесет конфедератам очередную победу. «Юнионисты полностью разгромлены при Манассасе, — писал Пальмерстон Расселу 14 сентября,— и представляется вполне вероятным, что их поджидают большие беды и что в руки конфедератов могут попасть даже Вашингтон или Балтимор. Если это случится, не настанет ли для нас время подумать, почему бы Англии и Франции не обратиться к противоборствующим сторонам с предложением прийти к соглашению на основе раздела?» В последовавшем через три дня ответе Рассел согласился с предложением поразмыслить «о перспективах признания независимости Конфедерации». При этом он указывал, что в случае несогласия Севера «мы сами должны признать Южные Штаты независимым государством».