Именно здесь мы и подходим к историческому перекрестку — ибо, как писал в своем сообщении о Марне Черчилль, тут-то и начинают аккумулироваться ужасные «если». Следующим девяти дням (с 24 августа по 1 сентября) предстояло стать решающими. Судя по всему, именно они определили исход войны. Были ли одержанные Германией до сего момента победы слишком легкими, а маневр их семи армий, подрезавших противника на Западе как косой, совершенно неотразимым?

Вспомним, что первоначальный план предусматривал сосредоточение основных сил на правом крыле: большую часть сена всегда срезает кончик косы. Легенда гласит, что последними словами умершего в 1913 году фон Шлиффена были «Укрепите правое крыло». Эта почетная роль досталась 1-й армии генерала фон Клюка, лучшего военачальника, какого имела Германия на Западном фронте. Перед ним стояла задача, в то время как остальные армии движутся в южном направлении, совершить обходный маневр и выйти к Парижу, поймав французов в ловушку. Согласно детально продуманному и разработанному германскому плану, достижение этой цели намечалось на 39-й день кампании.

Однако преемник Шлиффена на посту начальника Генерального штаба Хельмут фон Мольтке (племянник и тезка великого фельдмаршала, героя трех войн, двумя поколениями раньше создавших Германию как страну) не преминул внести в план свои коррективы. «Мрачного Юлиуса» — так называли Мольтке сослуживцы за его широкой спиной — никогда не оставляла мысль о возможной угрозе со стороны России. Задолго до начала войны он перебросил на восток четыре с половиной корпуса общей численностью в 180 000 человек (все из состава армий правого крыла) и отнюдь не был уверен в достаточности этих мер [237] . Кроме того, в отличие от его предшественника ему претила мысль о вступлении французов на немецкую землю. Идея Шлиффена заключалась в том, чтобы дать французам заглотить столько германской территории, сколько им удастся, — в результате чего они попадут в мешок и будут обречены на уничтожение. Однако гордыня заставляла Мольтке оборонять каждую пядь германской земли даже вопреки стратегической целесообразности. С этой целью он усилил левое крыло, и опять-таки за счет правого. Ну и, наконец, план Шлиффена предусматривал взятие французов в клещи путем совершения частью сил броска через Голландию, в обход Маастрихта [238] . Это должно было способствовать более широкому охвату и облегчить в самом начале операции прохождение правого крыла через Бельгию. Крайняя на правом фланге армия Клюка могла достичь пролива и окружить Лилль, прежде чем повернуть на юг, к Парижу. Но как ни странно, Мольтке-младший считал нарушение голландского нейтралитета нежелательным по этическим соображениям. А ведь действуй он в соответствии со смелым, но аморальным планом Шлиффена, не было бы ни последовавшего за Марной «бега к морю» ни, само собой, Ипра. Порты Английского Канала — Дюнкерк, Кале и Булонь — оказались бы в руках победителя, а это существенно уменьшало возможность непосредственного вмешательства Британии в ход событий на континенте. С ее стороны германским военным следовало бы больше всего опасаться морской блокады.

Такая корректировка плана существенно, хотя и не фатально, ослабляла германский наступательный импульс. Там, где Шлиффен готов был пойти на риск ради возможности (и вполне реальной) выиграть войну одним ударом, Мольтке предпочитал осторожность. Правда, 22 августа рискнул и он — но, как оказалось, не вовремя и напрасно. Правда, в начале этой операции она казалась отнюдь не рискованной, а, напротив, выглядела блистательной и безупречной, благодаря которой младший Мольтке должен был навеки остаться в истории автором плана молниеносной кампании, покончившей с Францией раз и навсегда.

14 августа французы, приступив к осуществлению «Плана 17», под гром орудий пересекли границу и вступили в Лотарингию, провинцию, отнятую у них Германией в 1871 году. Под звуки «Марсельезы» солдаты валили полосатые пограничные столбы. Немцы отступали, оказывая лишь символическое сопротивление. До сих пор все шло в соответствии с планом Шлиффена и несколько походило на игру под названием «Кригшпиль».

Но 19 и 20 августа наступающие неожиданно натолкнулись на окружавшую города Саребур и Моранж продуманную систему укреплений с окопами, проволочными заграждениями и скрытыми пулеметными гнездами, которым предстояло стать основным звеном в линиях обороны по всему западному фронту. Скосив пулеметными очередями французскую пехоту, немцы, в свою очередь, обрушили на французов столько яростных контратак, что те дрогнули и стали отходить к Гран-Куронне — собственным укреплениям у Нанси, откуда неделей раньше повели наступление. Дошло даже до обсуждения возможности оставить Нанси, хотя французский главнокомандующий Жозеф Жоффр не желал об этом и слышать. Тем временем поначалу не слишком активные в преследовании противника немцы воодушевились успехом, осознав представившуюся возможность.

Большая часть случившегося дальше произошла благодаря телефону, и возможно, то был первый случай в истории, когда прибору досталась роль контрафактуального «deus ex machina». Представьте себе, как пошла кругом голова Мольтке, когда весть о разгроме французов в Лотарингии достигла его временной ставки в рейнском городке Кобленц. Возможно, он решил, будто война на Западе уже закончена. Следовало ли ему развить успех и нанести удар, пока французы не оправились от потрясения? И мог ли он себе это позволить? Лобовая атака на высоты у Нанси и систему укреплений в районе Эпиналя и Туля никак не соответствовала плану Шлиффена, но ее результатом могли стать новые Канны! Огромные клещи сдавили бы французов с обоих флангов, повторив легендарное окружение римлян Ганнибалом в 216 году до н.э. Кстати, та битва тоже произошла в августе...

Мольтке уже обсуждал такую возможность со штабными офицерами, когда раздался телефонный звонок. Командир победившей при Моранже Шестой армии генерал Кнафф фон Деллмензинген [239] просил позволить ему добить французов, и чем быстрее, тем лучше.

— Мольтке еще не решил,— ответил ему начальник оперативного отдела генштаба полковник Таппен. — Подождите у аппарата минут пять: если связь не прервется, я, может быть, смогу передать вам такой приказ, какого вы ждете.

Времени потребовалось даже меньше. Спустя всего пару минут Таппен взял трубку и сообщил решение Мольтке:

— Развивайте наступление в направлении Эпиналя.

Мешок Шлиффена так и остался пустым. От одного до двух корпусов общей численностью не менее 100 000 человек [240] — силы, способные усилить правое крыло, когда это более всего требовалось, — повели бессмысленное наступление. Германское командование сделало все, чтобы никто не узнал истиной величины понесенных потерь, однако и без того ясно, что сражение у Гран-Куронне стало для немцев не меньшим бедствием, чем для французов злосчастная атака на Моранж. Закрепившиеся на господствующих высотах французы обрушили на наступавшую по открытой равнине плотную массу немецкой пехоты шквальный огонь. В мешок угодили не они, а сам Мольтке. Результат оказался таким, что еще до того, как 10 сентября бои закончились, французский главнокомандующий Жоффр чувствовал себя достаточно уверенно для того, чтобы принять решение о снятии войск с Гран-Куронне и посылке их в западном направлении, дабы попытаться изменить в свою сторону соотношение сила на Марне.

Но и после того, как Мольтке, поддавшись минутному импульсу, приказал «развивать наступление в направление Эпиналя», победа Германии оставалась не просто возможной, но и весьма вероятной. Однако четыре дня спустя состоялся еще один телефонный звонок из числа тех, что меняют ход истории.

Русские, которым удалось провести мобилизацию с ошеломившей германский генштаб скоростью, вторглись в Восточную Пруссию (территория современной Польши), и оттуда, распространяя панику, хлынула волна беженцев. В этих обстоятельствах герой Льежа, а ныне начальник штаба 8-й армии бригадный генерал Эрик Людендорф присоединился к генералу Паулю Гинденбургу, положив начало знаменитому военному сотрудничеству. Два полководца сумели остановить натиск русских и переломили ход событий так, что вполне могли одержать победу эпического значения — Таненберг Великой войны.