Есть у Пчелова, как ему кажется, еще один неотразимый аргумент в пользу норманнства руси. Это сообщение арабского географа и историка ал-Йа’куби (ум. 897/905), которого его первооткрыватель академик Х.Д. Френ именовал ал-Катибом. В его «Книге стран», завершенной около 891 г., говорится о нападении на испанскую Севилью в 844 г. маджус, «которых называют русами…». Но восточные памятники последующего времени нападавших называют не русами, а ал-урдуманийун, т. е. норманны.

В 1870 г. востоковед А.Я. Гаркави напомнил, что сообщение ал-Йа‘куби наделало вначале много шуму в научном мире России, и норманнисты – Х.М. Френ, П.С. Савельев, О.И. Сенковский, И.Ф. Круг, А.А. Куник, Ф. Крузе – поспешили воспользоваться им «для подкрепления своей партии». Гаркави, говоря, что сам он не примыкает ни к норманнистам, ни к их оппонентам, пришел к выводу, что слова «ал-маджус, которых именуют ар-рус» принадлежат не ал-Йа‘куби, а его переписчику, принявшему ошибочное и робкое отождествление ал-Масуди (ум. 956) ал-маджус (огнепоклонники, язычники) с русами «за истину».

Ранее С.А. Гедеонов, обращая внимание на то, что имя «русь» применительно к скандинавам появляется на Западе «только раз и только у одного писателя», установил, что этот факт является плодом осмысления ал-Йа‘куби двух категорий источников. По западноевропейским сообщениям он знал, что ал-маджус разорили Севилью в 844 г., а по арабским, что эти же ал-маджус «приходят для торговли в Итиль и Болгар и слывут у его единоверцев под общим именем русь». И в конечном итоге соединяет «в одно полученные им из двух разных источников сведения и разорителей Севильи называет «неверными, которых именуют русью». А.А. Куник, констатируя, что против доводов Гедеонова «ничего нельзя возразить», признал: свидетельство ал-Йа‘куби «не имеет безусловного достоинства, а представляет только личный взгляд арабского географа и этнографа». Ныне в науке подчеркивается именно то обстоятельство, что «те авторы, которые имели конкретные известия о набеге 844 г., не связывали разбойников, нападавших на Севилью, с именем ар-рус, а называли нападавших ал-маджус и ал-урдуманийун» [360] .

В свете же отмеченного выше географического смысла термина «норманны» (а его именно так понимал и М.П. Погодин: «с норманнами славянскими») весьма проблематично видеть в «ал-урдуманийун» собственно скандинавов или только их. Л.П. Грот правомерно подчеркивает тот факт, а на него указывали и до нее, что «обращает на себя внимание разное написание Nortmanni как устойчивого собирательного обозначения для разноэтничных групп и как название Norveorum, где оно – явный этноним, который без особой сложности можно связать с будущими норвежцами. В современной литературе эти два названия смешиваются довольно свободно» [361] .

И полностью, конечно, неправ Клейн, сказав в 2004 г., что «если прежде под русами арабских источников многие еще понимали славян Киевской Руси, то сейчас всем уже совершенно ясно, что речь идет о норманнах» [362] . Нам много чего неясно в современной истории, т. е. в том, что происходит у нас прямо на глазах. А в прошлом эту «ясность», да еще с использованием наречия «совершенно», надо очень и очень потрудиться доказать. Напомню, что у каждой науки, в том числе истории, есть весьма точная система доказательств. Правда, у историков она довольно сложная, подчас громоздкая, т. к. требует соотнесения между собой многих фактов, да еще, как в случае с варяго-русским вопросом, соотнесения фактов из разных наук, и плюс к тому, естественно, профессионального владения всеми методами исторического познания. Причем исследователь должен обосновывать и тот материал, который работает на его концепцию, и тот, который работает против нее. Ибо это противоречие может оказаться кажущимся, как, например, в случае с норманнами «Венецианской хроники» и Лиутпранда.

Из самой тональности негативных и часто просто оскорбительных откликов в Интернете на фильм Задорнова следует, что они в массе своей принадлежат выпускникам археологических кафедр, зацикленным как на своем якобы приоритете все и всем объяснять, так и на скандинавских и псевдоскандинавских находках и памятниках (а также слушателям неисторических факультетов, но лекции которым по истории России читали археологи-норманнисты, например С.В. Белецкий). Да еще воспитанным на работах с кричащими от восторга названиями «Скандинавское то, скандинавское се», найденное там-то и сям-то, «Скандинавские черты» того-то и сего-то (отдельной строкой в описании массы предметов обязательно идет сообщение о самой незначительной вещи, которой без проблем находят скандинавские параллели в стиле В.Г. Вовиной-Лебедевой).

Разумеется, наличие собственно скандинавских вещей на территории Восточной Европы никто не отрицает. Но, во-первых, воспринимать любую такую находку за прямое свидетельство пребывания скандинава (скандинавов) в землях восточных славян – это явно антиисторично. А как еще прикажите понимать, например, заявление В.В. Мурашевой, представившей в 1998 г. ременный наконечник из Старой Рязани (слой XI в.), орнамент которого, по ее оценке, «связан по своему происхождению с предметами в стиле Борре», в качестве одного «из немногих археологических свидетельств присутствия скандинавов на Руси в XI в.» [363] .

Специалист, конечно, не должен так безответственно рассуждать. Специалист скажет, как это сказала в 1985 г. норвежский археолог А. Стальсберг, т. е., замечу, представительница скандинавского мира, что по находкам скандинавских вещей трудно определить, попали ли они к восточным славянам «в результате торговли или вместе со своими владельцами» [364] . К тому же не надо забывать о войнах и походах наших предков (и к ответным к ним подобного же рода «визитам»), так что скандинавские вещи попадали к ним еще и в качестве многочисленных военных трофеев.

Не лишним будет привести мнение крупнейшего знатока древностей викингов англичанина П. Сойера, заметившего в 1962 г., что скандинавские находки «свободны от пристрастности, они не говорят ни за, ни против скандинавов. Тенденциозность создают те, кто работает с этим материалом», и что «предметы такого рода могут переходить из рук в руки, нередко оказываясь очень далеко от народа, который их изготовил или пользовался им первым. Это может показаться ясным как день, но порой об этом забывают. Некоторые ученые воспринимают обнаружение скандинавских предметов, особенно в России, как доказательство тесных связей со Скандинавией» [365] .