— Слушайте, а ведь это идея! — радостно провозгласил военком.

— Я же говорил, что две головы лучше, — заметил я.

— Конечно, — спокойно, с лукавым прищуром неожиданно молодых, весело-искристых глаз согласился полковник. — Вы оставьте мне официальную бумагу. А сами, зайдите завтра.

— Нет, завтра я уже буду в Москве, — покачал я головой. — Вы уж, пожалуйста, телеграфируйте мне туда: Москва, Петровка, 38, МУР…

Я вернулся к себе и написал два запроса — военкому и в Московский уголовный розыск — и злорадно усмехнулся: «Ничего, возьмем в клещи!» МУР я просил срочно предпринять розыск проживающего в Москве и работающего стоматологом человека по имени Отари. «…Возраст двадцать восемь-тридцать лет, высокого роста, широкоплечий, русоволосый, глаза карие, лицо белое, привлекательное…» Не помешает на всякий случай…

…В ту же ночь я выехал в Москву…

На Комсомольской площади тоже шел дождь, кипела людская толчея, и на стоянке такси вилась длинная очередь. Размахивая своим чемоданчиком, я прошел через площадь и направился по Домниковке к Садовому кольцу. Все равно еще рано. На углу Ананьевского переулка я зашел в маленький кафетерий. У прилавка стояло несколько человек, и пожилая, очень разговорчивая продавщица беседовала сразу со всеми. Очередь двигалась, и каждому вместе со стаканом кофе и дымящейся сарделькой доставалась своя порция разговора. Парень в спецовке, стоявший передо мной, узнал о босяке-зяте, который выпил за ужином пять бутылок пива, а мне она поведала об Анне Карениной — не очень порядочной, но все-таки хорошей женщине.

Я пил невкусный кофе, обжигался раскаленными кусками сардельки, и настроение у меня было хорошее. Я был уверен, что сегодня придут важные вести. Потом вышел на Сретенку, на родной мой Рождественский бульвар, на Трубную площадь и по Колобовскому пришел на Петровку. Шел и ни о чем, ни о чем не думал, размахивал чемоданчиком и улыбался дождю, листопаду, встречным машинам и прохожим.

И когда я затопал по бесконечным муровским коридорам, то понял — я дома. И окончательно поверил, что новости будут. Пришли они в полдень…

Я очень уважительно отношусь к справкам. Во-первых, они сообщают массу полезных сведений, а во-вторых, из-за одной-единственной справки я схлопотал ровно через месяц после окончания университета пять суток гауптвахты.

Меня распределили тогда следователем в отделение милиции, и жизнь моя была голубой и беззаботной, как большое поле незабудок. В одно из первых ночных дежурств я сидел, скучал и проклинал себя за то, что не захватил какую-нибудь книжку. Дежурство было удивительно спокойным — ни одного происшествия за всю ночь. Лишь одинокий пьяница со вкусом храпел на скамейке — за ним еще не пришла машина из вытрезвителя.

Часов около двух ночи в дежурку вдруг вошел решительным шагом какой-то пожилой джентльмен в кавалерийской шинели и обмотках. Проходя мимо пьяницы, он похлопал его по плечу и строго сказал:

— Активизируйтесь, товарищ!

Перегнувшись через барьер, пришедший протянул мне руку:

— Здравствуйте! Меня зовут Михаил Петрович Черепанов.

— Здравствуйте, Михаил Петрович, — радушно сказал я.

— Я хотел бы обсудить с вами один вопрос. Дело в том, что я обладаю фантастической особенностью перемножать в уме любые многозначные цифры.

Я недоверчиво покосился на него.

— Извольте проверить. Назовите две трехзначные цифры.

— 387 и 284.

Он на мгновение мучительно зажмурился, кожа заходила у него на голове. Даже уши шевелились. Затем сказал:

— 109908. Проверьте на бумаге.

Я взял ручку и считал, наверное, минут пять. Получилось точно.

— Точно? — торжествующе спросил он. — А теперь назовите две четырехзначные.

И четырехзначные он перемножил поразительно быстро и точно.

— Убедились?

— Факт.

— Теперь скажите, может ли человек, обладающий такими способностями, быть сумасшедшим?

— Никогда! — искренне заверил я.

— Тогда не откажите в любезности выдать мне об этом справку.

Я расхохотался, взял ручку и написал на клочке бумаги: «Справка. Я, имярек, побеседовав с Михаилом Петровичем Черепановым, и мысли не допускаю, что он может быть сумасшедшим. К сему — с уважением», — и расписался.