Генерал прервал соединение и осторожно, словно боясь повредить, опустил телефон на стол.

– Интересное кино, – задумчиво произнес он. – Твои показания о времени встречи подтверждаются, майор. И я не допускаю даже мысли о том, что снимки могли подделать. Тем более что ты сам только что признал их подлинность.

– Но?.. – слегка подтолкнул его майор Барабанов.

– Но! Вот то-то и оно, что «но»… Но вчера в это же самое время – сколько-то там минут разбежки, с учетом дистанции, можно смело не принимать во внимание – полностью подпадающий под известные приметы водитель вот этой самой машины с этими самыми номерами стрелял в меня из «Стечкина» с глушителем у меня на даче. А я, как белорусский партизан, истекая кровью, геройски отстреливался из дробовика. Что же это получается – их двое, что ли?

– Если вы не врете, – Барабанов сделал паузу, давая генералу возможность по достоинству оценить этот изящный пассаж, – и вам не померещилось спьяну, то – да, двое. Это как минимум. Причем настоящий из них только один. Что я уже битый час и пытаюсь довести до вашего сведения.

– Ответь мне на один вопрос: как можно так метко стрелять и при этом быть таким идиотом? – спросил водитель золотистого «лексуса» с трехцветной, под государственный флаг, наклейкой спецпропуска под ветровым стеклом, после чего резким шлепком ладони прихлопнул у себя на шее комара.

Они сидели на корточках около маленького костерка. Вокруг в полном безветрии молчал еловый лес – днем безрадостный и мрачный, сейчас, в темноте, он давал богатый урожай хвороста, которого тут было буквально навалом – только руку протяни. В безоблачном ночном небе горели густые и яркие, каких ни за что не увидишь в городе, россыпи звезд, над черными, будто мастерски вырезанными из окрашенного тушью плотного картона, верхушками елей зависла кособокая, уже заметно идущая на убыль луна. В темноте за их спинами таинственно поблескивали стеклом, лаком и хромом припаркованные бок о бок машины – описанный выше золотистый «лексус» и печально известный черный «БМВ». С учетом костерка, звезд и всего остального они напоминали пасущихся на ночном привале стреноженных боевых коней, вороного и рыжего.

– Не понял вопроса, – сказал подполковник Молчанов. Он прутиком выкатил из пышущих оранжевым жаром углей белесую, в черных пятнах обуглившейся кожуры картофелину, разломил надвое каменными, нечувствительными к боли пальцами, подул на крошащееся, зернистое и белое, как сахар, курящееся горячим паром нутро и с аппетитом, пачкая щеки черным, в него вгрызся. – Сформулируй иначе, – пытаясь прожевать огненно-горячее, шумно дыша через рот и оттого выражаясь в меру невнятно, предложил он. – Как-то более информативно и менее оскорбительно. Не касаясь моих умственных способностей и не забывая о результативности моей стрельбы.

– Он еще и обижается! – с горечью воскликнул водитель «лексуса». Пошарив вокруг себя, он подобрал кривой сучок, тоже выкатил из костра картофелину и принялся перебрасывать ее из ладони в ладонь, чтобы немного остудить. – Вот на кой хрен, скажи на милость, ты, не разобравшись с майором, полез к генералу?

– Это чисто технический вопрос, – с аппетитом жуя, сказал Молчанов и, вынув откуда-то из-за спины плоскую блестящую флягу, показал ее собеседнику. – Будешь?

– Еще и пьянствовать с тобой… Наливай! Смотреть на тебя, что ли?

– Посдержаннее, коллега. – Молчанов жестом фокусника выдернул откуда-то из темноты пару конических, похожих на маленькие ведерки, стальных стопок, наполнил их, держа в горсти, и протянул одну водителю «лексуса». – Держите. Не хочу повторяться и, тем более, угрожать, но вы сегодня явно не в духе и очень неосторожны в выражениях. Я бы даже сказал, опасно неосторожны.

Внезапный и резкий переход на «вы» вкупе с прозвучавшим весьма недвусмысленным текстом возымел отрезвляющее действие. Водитель «лексуса» сел прямее, держа перед собой на весу стопку, как тамада, готовящийся произнести очередной тост, и явно не отдавая себе в этом отчета.

– Ты потише, – с угрозой произнес он, – всех ведь один хрен не перестреляешь. Поменьше понтов… гм, коллега, побольше конкретики. Что еще за технический вопрос?

– Элементарно, Ватсон. – Молчанов выпил залпом, бросил в разинутый рот кусок картофелины и интенсивно заработал могучими челюстями. – Генерал в гордом одиночестве воздвигал ивовый плетень на свободе, за городом, – объяснил он, жуя, – а майор торчал в центре Москвы под круглосуточным наблюдением. Ты-то сам кого бы выбрал?

– Того, кого приказали. Строго в установленной командованием очередности.

– Вот потому-то, – наставительно произнес Молчанов, – я гуляю на свободе безо всяких там плетней, а ты торчишь в центре Москвы под круглосуточным наблюдением. Инициатива, подполковник! Этот редкий зверь уже занесен в Красную книгу, но вымер еще не до конца, оттого-то так дорого и ценится…

Подполковник из золотистого «лексуса», наконец, выпил степлившуюся в ладони водку и шумно занюхал уже остывшей, но так и не разломленной печеной картофелиной.

– В твоем случае, – сказал он, – этот редкий зверь называется бараном. Ты ведь даже не представляешь, что натворил, нарушив полученный прямой приказ. Хотя, должен признаться, таких масштабных последствий не ожидал никто.