Привозила в город сельские продукты и здесь торговала сама, без посредников. Найденную дочь, названную в честь матери Альмавер, Бонасис брала в поездку с собой, что на первом этапе было тяжело, но подкупало сельских жителей, щедро расплачивающихся с одинокой матерью. Альмавер росла здоровенькой и общительной и скоро, несмотря на юный возраст, стала бойко помогать матери в торговле.

Так они и жили вдвоём, ни на кого не надеясь, потихоньку расширяя свою торговлю. Альмавер подросла и стала красивой девушкой, но всё свое время посвящала работе, по прежнему помогая матери во всём.

Поездку за Мессаку Бонасис предприняла, чтобы расширить круг своей торговли. Разведка была удачной и прибыльной, но уж больно далёкой, и Бонасис сомневалась, стоит ли ей в дальнейшем ездить так далеко. К тому же обвал старой дороги на Мессаку говорил ей о том, что здесь может быть опасно, а подвергать свою дочь риску Бонасис совсем не хотела.

Они ехали рядом со старой дорогой, превратившейся в размытый ров, поближе к деревьям, которые ничуть не поступались, а как бы нарочно сталкивали в грязь. Альмавер сидела на передней лавке и подстёгивала лошадку, которую совсем не нужно было подгонять, а Бонасис, прислонившись к мешкам с провизией, закрыла глаза, чтобы немного прикорнуть.

— Осторожно, доченька, — предупредила она Альмавер, когда кибитка дёрнулась на очередном корне дерева.

— Ма-а, спи, не беспокойся, — блеснув чёрненькими глазками, успокоила её Альмавер, — я разбужу, когда мы подъедем к Мессаке.

Бонасис дремала и видела какой-то беспорядочный, дёрганый сон, когда Альмавер остановила лошадь и толкнула её: — Мама, что это?

Бонасис глянула туда, куда рукой указывала Альмавер и ничего не увидела.

— Альмавер, что ты выдумала? — Бонасис вздохнула, окончательно просыпаясь.

— Мам, дальше смотри, вон туда, где сосна, — настаивала Альмавер. Бонасис присмотрелась и с отвращением увидела что-то тёмно-красно-серое, лежащее под сосной.

— Фу, Альмавер, ты вечно находишь какую-то гадость, — отворачиваясь, сказала Бонасис. Дело в том, что Альмавер любила всякую живность и неожиданно найти в кибитке какую-нибудь жабку или отвратительного жука, было делом естественным. Бонасис, боявшаяся любого насекомого, увлечением дочери не восхищалась, и в этом вопросе у них была постоянная война.

— Мам, по-моему, там человек, — Альмавер слезла с лавки и пошагала к сосне.

— Альмавер! Немедленно возвращайся назад и не трогай эту мерзость, — бесполезно кричала Бонасис, застыв от ужаса. — Это какой-то зверь, вдруг он тебя укусит.

— Нет, мама, это человек, — спокойно сказала Альмавер, рассматривая покрытое пузырями лицо и тело, в тёмной корке обгоревшей плоти и ткани. Ворон, усевшись на вершину большой сосны, спросил у Альмавер:

— Ты думаешь, что это хорошая идея?

Альмавер, предполагая, что это спрашивает мама, ответила: — Да, мама, его нужно лечить.

— Альмавер, не трогай, — умоляла Бонасис, — приедем в город и сообщим наместнику короля, пусть он разбирается.

— Мама, человек живой, если мы его бросим — он умрёт, — ответила Альмавер, поднимая свою голову от груди человека, — лучше слезай и помоги мне.

— Душа у него и так мертвая, — сообщил Ворон.

— Так это ты со мной разговариваешь? — удивилась Альмавер. — Не знала, что птицы так умеют.

— Я не птица, — ответил Ворон, соскакивая поближе, на маленькую сосёнку.

— А кто же ты? — вытянув из кармана длинную полотняную полоску, Альмавер принялась заматывать человеку обгорелое лицо.

— Я Наблюдатель, — сообщил Ворон.

— И за чем ты наблюдаешь? — спросила Альмавер, рассматривая на груди у человека приставшую к коже одежду.

— Я наблюдаю за порядком, — объяснил Ворон, залезая Альмавер в голову.

— Ой, щекотно, — засмеялась она.

— А так? — спросил Ворон, ослабляя сеточку.

— А так нормально, — ответила Альмавер и улыбнулась, — только я всё равно знаю, что ты у меня в голове, — она продолжала осматривать раны, — так что, у вас, воронов, порядка нет?

— Порядка нет нигде, — сообщил Ворон.

— Это точно, — согласилась Альмавер и крикнула матери: — Мама, ты идёшь?