– Сколько раз стреляли? – спросил его врач.

– Два, - ответил ему Рачек.

– Гм…, счастливчик вы, должен признать, - покачал головой доктор.

– Счастливчик, - не стал спорить с ним Рачек.

И вот именно эта фраза, почти полностью совпавшая с той, что сказал ему на прощание Соломин, крутившаяся в голове всю дорогу, пока ему обрабатывали рану, кололи антисептик, делали переливание крови и позже, когда подоспевшие опера из райотдела задавали свои стандартные вопросы, закончившиеся, как только Рачек заявил, что произошёл самострел и предоставил соответствующие документы на право ношения оружия, так вот, эта фраза вернула его уже на больничной койке к жизни, высветив в голове простой и вместе с тем логичный вопрос: «С чего бы это?».

Вопрос возник столь резко и неожиданно, что Рачек чуть, было, не вскочил, опрокидывая на пол штатив капельницы с установленной на нём ёмкостью. Ведь, действительно, стрелявший находился в пяти, от силы шести, шагах от них. Промахнуться на таком расстоянии, даже учитывая неудобное положение стрелявшего по отношению к Рачеку, очень трудно. Если только…

Если только его решили не просто вывести из игры, но и представить в качестве скрытого виновника всего происшедшего. Ведь события можно повернуть таким образом, будто он специально привёл Алину к людям из «Мидаса», а пальба по нему – всего лишь разыгранный спектакль. И, более того, Рачек знал, что именно к этому заключению и придут все заинтересованные лица. И сам Владимир Фёдорович Гриценко в том числе.

А, следовательно, всё это сделано для того, чтобы прикрыть их человека, который непосредственно и слил всю информацию «Мидасу». Человек, который является сейчас единственной ниточкой, ведущей к этому концерну, и единственным шансом спасти Алину, пока это ещё возможно.

В палату заглянула медсестра. Не та, что дежурила в приёмном отделении, а другая, по всему, ночная сиделка, женщина преклонных лет с морщинистым и добрым лицом черепахи Тортилы.

– Ну, как вы себя чувствуете? – участливо спросила она, подходя к его койке.

– Отлично, - проворчал Рачек, садясь на кровати и выдёргивая из вены иглу капельницы. По его руке побежала тонкая струйка крови.

– Что вы! Что вы! – заполошно всплеснула руками сиделка. – Лежите, вам нельзя вставать!

– Да можно, - отмахнулся от неё Рачек и сполз на пол.

Он посмотрел на свои бугристые, поросшие рыжим волосом, ноги и опять почувствовал приступ слабости, который заставил его пошатнуться.

– Как же так? – беспомощно сказала сиделка. – Ведь нельзя же. Доктор сказал: «Нельзя».

Она бессознательно начала поправлять постель на койке Рачека. Лицо её при этом было воплощением оскорблённой добродетели, и Рачеку показалось, что она сейчас вот-вот заплачет.

– Сестра, - серьёзно сказал он, подходя к ней, - где мои вещи? В шкафчике?

Милосердная сестра кивнула, подозрительно шмыгая носом. Рачек неожиданно наклонился и чмокнул её в щёку, а затем направился к шкафу с одеждой, оставив за спиной совершенно обалдевшую женщину.

Одеваться он не стал, а, порыскав по карманам, достал мобильник, выданный накануне в «Ягуаре», и набрал нужный номер, радуясь тому, что его бывшие работодатели хоть чем-то оказались ему полезны.

Пока шли гудки, он опустился на старый фанерный стул с металлическими ножками. Выглядел сейчас он столь колоритно в длинных, до колен, боксёрских трусах, белоснежной тугой повязке на полгруди, со всклокоченными волосами и мобильным телефоном в руке, что медсестра окончательно забыла о своих протестах и даже перестала поправлять постель.

Наконец гудки прекратились, и кто-то на том конце, подняв трубку, очень служебно и заученно бросил:

– Дежурный слушает.

– Это кто это? – поводя левым плечом и морщась от боли, спросил Рачек. – Сергеич, это ты, что ли?.. Ну да… Ага, а как же… Не спеши завидовать. Завидовать не спеши, говорю… Да, понимаю. Слушай, Сергеич, я в говне сейчас… Ещё нет, но собираюсь нырнуть… Серьёзней не бывает. Будь другом, пробей для меня номерок по старой памяти. Буду обязан… Записывай: четыре-один-шесть-три… Три, говорю… «Ситроен», серый, может тёмно-серый… Всё, что можно… Ну, это само собой… Да, конечно… Да, перезвоню. Спасибо, Петюня.

Рачек выключил телефон и внимательно посмотрел на сиделку.

– Вот так, красавица, - сказал он.

– Доктору скажу, - пригрозила женщина.

– А как же, - согласился Рачек.

Он встал, осторожно набрал воздуха в грудь, выдохнул, пошевелил головой и принялся одеваться. Лицо сиделки налилось краской, и она опрометью бросилась вон из палаты.

Рачек, не спеша, оделся, проверил на месте ли пистолет и с сожалением посмотрел на незастланную до конца постель. Отдыхать в ближайшие сутки ему, видимо, уже не придётся.

Рачек вышел в коридор, прошёл по нему до лестничного пролёта, спустился вниз и, никем не потревоженный, вышел через центральный вход.

Небо светлело, чуть тронутое розовым рассветом. Воздух был прохладен и бодрящ. Самое то, что надо.

Рачек улыбнулся, увидев в десяти шагах, у цветочной клумбы, свои «Жигули».

10.

Шефа Рачека, человека с лицом хорька из «Ягуара», звали Александром Сергеевичем, но не Пушкиным, а, как ни странно, Шолоховым. Почему родители маленького Саши не захотели назвать его Михайлом, ещё можно понять. Но, почему при такой фамилии они рискнули на столь звучное имя и отчество, осталось неизвестным. Может быть, это объяснялось их особым чувством юмора, а, может, это произошло вообще случайно, без задней мысли. Во всяком случае, свою долю насмешек Шолохов-младший получил по полной программе, как в пору отрочества, так и в первые годы юности. Это повлияло на него, или же характер Александра Сергеевича сложился под влиянием иных обстоятельств, тоже покрыто мраком. Бесспорно одно, где бы он ни работал, любовью коллег похвастаться Александр Сергеевич не мог. Уважение, это да, специалистом он всегда считался отменным. Но человеком, по мнению многих, был препаскудным.