Нельзя было терять ни минуты. Противник, встревоженный тем, что за его передний край прорвалось целое подразделение русских, открыл по зданию банка сильный огонь из пулеметов и автоматов. За окнами соседних домов, во дворах, за заборами показались перебегающие гитлеровцы. С каждой секундой их становилось все больше… Капитан — командир роты, командовавший пехотинцами, сказал Калганову:

— Отрезают нас. Надо отходить, пока не поздно. Вы все ранены, отходите первыми.

Пехотинцы и моряки покидали здание, прикрывая друг друга огнем. Враг, подтянувший новые силы, наседал уже с нескольких сторон.

Раненым помогали идти товарищи. Чхеидзе поддерживал Никулина, Глоба — потерявшего немало крови Максименко. Малахова вытащил на себе Веретеник. Он вообще в течение всего боя, а особенно после того как Малахов был ранен, старался быть поближе к нему, всячески оберегая товарища.

Тащить Малахова одному было нелегко, Веретеник отстал. Противник вел огонь не только по зданию банка, но и по перекрестку улиц возле него, стараясь отрезать разведчикам этот единственный путь отхода. Надо было как можно быстрее пересечь открытое, все более простреливаемое пространство.

— Брось меня! — сказал Малахов Веретенику, — а то оба пропадем. Останусь, потом меня вытащите.

Но как оставить под огнем друга?

Неизвестно, какая судьба постигла бы двух неразлучных друзей, если бы не подоспела помощь — девушка-санинструктор и два венгра, жители ближних домов, добровольно вызвавшиеся ей помочь. Малахова положили на носилки и вчетвером, с помощью Веретеника, бегом понесли с обстреливаемого перекрестка. По счастью, никого не задело.

Через несколько минут Малахов и все, кто нес его, были в безопасности.

Так закончился 17 января 1945 года поиск, длившийся почти три дня. Уходя в госпиталь, Калганов передал в штаб две карты, оплаченные его кровью и кровью бывших с ним матросов: лоцию Дуная и карту с обозначением вражеской обороны в районе моста Эржебет.

Калганов вдавил подбородок в сухой колючий снег. С противным визгом над головой неслись пули. Где-то впереди, совсем близко, стучал немецкий пулемет, и казалось, не будет конца его надоедливому, злому татаканью.

Снег, набившийся в его не по возрасту солидную бороду, холодил кожу. Но лежать приходилось неподвижно: пулемет бил и бил. «На всю ленту запустил, что ли? — досадовал Калганов. — Этак бородой к земле примерзнешь, пока кончит…» Осторожно повернув голову, он посмотрел по сторонам. В нескольких шагах от него на снегу, который ночью кажется голубовато-серым, лежат, тоже распластавшись, матросы — Глоба и Чхеидзе. Впереди, шагах в ста, чернеет скелет двухэтажного, дотла выгоревшего дома, тянется полуразбитая снарядами каменная ограда. Из этих развалин и бьет пулемет.

«Придется возвращаться!.. Как только кончится очередь…»

Стук пулемета оборвался.

— Назад по одному! — негромко крикнул Калганов.

Вот, оттолкнувшись обеими руками от заснеженной земли, быстро вскакивает рослый Глоба. Пригнувшись, он пробегает мимо Калганова. И тотчас же от сгоревшего дома снова торопливо, взахлеб, словно спохватившись, стучит пулемет.

Обеспокоенный Калганов, повернув голову, смотрит вслед Глобе: успел ли? Кажется, успел. Глоба должен ждать там, где чернеет на краю сквера силуэт давно подбитого немецкого танка. За танком место сбора всех.

Пулемет опять замолкает.

И сразу срывается с места легкий на ногу Алексей Чхеидзе. Его невысокая, ловкая мальчишеская фигура в туго подпоясанном бушлате вихрем проносится к танку. Пулемет бьет ему вслед. Но Калганов уверен: Алексей успеет.

«Пора и мне…»

Калганову удается пробежать немного. Из-за своего высокого роста он, наверное, приметнее других — пулеметная очередь взвихривает снег рядом. Калганов падает, потом, едва смолкает пулемет, вскакивает. Бежит к подбитому танку. Снова очередь. Но он уже забежал за танк и вдруг ногой провалился куда-то, больно ударившись коленом обо что-то твердое. Слышно, как наверху, по броне танка, с сухим звоном выбивают частую дробь пули. Пусть! За танком уже безопасно.

«Куда это я провалился? — присматривается Калганов. — А, в канализационный люк!» Он вытаскивает ногу из щели между сдвинутой набок круглой крышкой и краем люка. Подползает к матросам, укрывшимся за громадой танка — черного, сверху чуть присыпанного снегом.

К пулемету, все еще бьющему по танку, присоединяются другие. Видно, враг переполошился не на шутку. Вот за танком колыхнулось белое быстро расширяющееся сияние — немцы бросили осветительную ракету.

Ракета гаснет. Смолкает пулемет. Успокоился враг.