Шрифт:
— У нас в техникуме, — рассказывал Лащинский, — один… ну, в общем, преподаватель, завел себе любовницу. В своем же доме, только в другой парадной. Представляешь? Очень удобно — вышел из дому и сразу…
— Который час? — спросила Полина.
— Подожди, дай досказать. Так вот, один раз он сказал жене: посылают, мол, в Новосибирск на конференцию, на неделю, а сам собрал вещички — и шмыг к той. День живет, два живет, на работе за свой счет оформил. Как-то любовница ему говорит: вынеси, говорит, помойное ведро. Ну, он, конечно, дождался ночи, и в два часа берет ведро и в одних пижамных штанах, в тапочках — во двор. Выбросил мусор, идет обратно. Вошел в дом, вызвал лифт. Поднялся и звонит в квартиру. И, только нажал на звонок, вдруг понимает — пришел-то ведь к себе домой! Задумался и по привычке… Представляешь? А жена уже дверь отперла и видит: муж из командировки, из Новосибирска, вернулся. В пижаме, в шлепанцах и помойное ведро в руках!
Лащинский громко захохотал. Полина встала, погладила его по щеке и направилась к двери.
— Подожди! — он поймал ее за руку. — Я тебе еще анекдот расскажу: один англичанин едет в поезде…
— Да ладно, не уйду я, — сказала Полина, — не дергайся. Только давай ложиться, глаза уже не смотрят, устала.
…Просыпалась Полина каждый час. Было жарко. Лащинский ворочался и стонал во сне. На улице поднялся ветер, и за балконной дверью что-то все время стучало. В шесть часов Полина решила вставать, села, Лащинский, не открывая глаз, протянул к ней руку.
«Сейчас скажет «Рита», — подумала Полина с раздражением.
— Полина… — сказал он.
Она встала в семь, уговоров не слушала, завтракать отказалась — некогда.
— Да что у тебя там, семеро по лавкам? — спрашивал Лащинский. Со сна выглядел он еще старше — под глазами мешки, кожа на шее вся в мелкую сеточку.
— Не семеро, а восьмеро, а верней — девять, — сказала Полина, застегивая юбку. — И все голодные.
— Кошка, что ли? — догадался Лащинский.
— Вроде того… Крыса окотилась.
6
Вот она где — теткина жизнь! Один крысенок подох, задавили братцы с сестрицами или родился дефективный. Пришлось вытаскивать и, зажмурившись, тащить в мусоропровод. Полина проделала эту операцию в резиновых перчатках, которые затем выбросила тоже. Вымыв руки и намазав их кремом, пошла и позвонила Евгению. Трубку взяла мамочка. Полину она узнала с первого слова и очень любезно осведомилась:
— А вам известно, миленькая, сколько сейчас времени?
— Не интересовалась!
— Так вот сообщаю, — голос был елейный, — восемь часов пять минут. Время достаточно раннее, чтобы постесняться беспокоить людей в выходной день.
— И все же сделайте одолжение, обеспокойте Евгения Валентиновича. Дело исключительной важности. Относительно крыс.
— Относительно… кого? — растерялась старуха. — Кого? Я вас не понимаю…
— Крысы! Крысы! — закричала Полина. — Твари такие! С хвостами! Под полом живут!
— Помешанная! Хамка! Оставьте моего сына в покое, слышите? Не смейте больше сюда звонить! Я в суд на вас подам! — визжала Женькина мамаша, Полина брякнула трубку.
Всего за час она успела: завернуть проклятую коробку в газету, проделав в газете дырки, чтобы гаденыши не задохлись, вызвать по телефону такси, доехать до Женькиного дома на канале Грибоедова, подняться на второй этаж, позвонить и вручить коробку старухе, похожей на козу, со словами: «Срочная посылка из Уфы. Расписываться не надо — с уведомлением». Ошарашенная старуха взяла коробку без слов. В лицо Полину она узнать не могла — при матери Евгений ее к себе ни разу не приводил. Полина сбежала по лестнице до самого низа и только тогда услышала, хоть и приглушенный закрытой дверью квартиры, но все же довольно оглушительный вопль.
«Хватит бабку кондрашка!» — подумала Полина, выскочила на улицу, села в дожидающееся ее такси и с силой захлопнула дверцу. Всю дорогу она хохотала, отвернувшись от водителя и зажимая рот ладонью. «Козу» ей ничуть не было жалко — тоже еще фонбаронша выискалась, «восемь часов пять минут». Пускай теперь воспитывает крыс!
В четверть десятого Полина была уже дома; только вошла, как зазвонил телефон. Это наверняка был Евгений, и Полина не торопилась, не спеша снимала пальто и сапоги. Звонки не прекращались.
— Ну, что еще? — сказала она, наконец снимая трубку. Ее разбирал смех.
— Как «что»? — голос Майи дрожал от возмущения. — Я со вчерашнего дня звоню, думала, ты там умерла, инфаркт или газом отравилась, ночью три раза набирала — в час, в два часа…
— В час и в два надо или спать, или… — Полина хихикнула. — Лично я — «или». Вне дома.
— Не валяй дурака, я серьезно! Где ты шаталась? Что произошло?
— Я тебе объясняю: бешеная страсть. Встретила Алешеньку Лащинского, а старая любовь не ржавеет.