"Холодное консоме

Филе камбалы по-мельничьи

Молодая индюшка с рисом под соусом "сюпрем"

Салат

Сыры

Мороженое "дипломатическое"

Фрукты

Кофе и ликеры".

Ну, что скажешь? — спросила она тоном, в котором звучали сомнение и удовлетворение, точно так же она прежде говорила о спальне матери. — Как оно тебе, нравится? Думаешь, еды будет достаточно?

По-моему, великолепно, и всего в избытке, — сказал Марчелло.

Джулия продолжала:

Что касается шампанского, мы выбрали итальянское… оно похуже французского, но чтобы тосты произносить, и такое сгодится.

Она помолчала, а потом с обычной своей непоследовательностью добавила:

Знаешь, что сказал Дон Латтанци? Что, если ты хочешь жениться, тебе надо причаститься, а чтобы причаститься, ты должен исповедаться… иначе он не станет нас венчать.

Какое-то время удивленный Марчелло не знал, что ответить. Он не был верующим и, пожалуй, уже лет десять не заходил в церковь. Кроме того, он всегда был убежден, что испытывает решительную неприязнь ко всему церковному. Сейчас же он с изумлением обнаружил, что мысль об исповеди и причащении отнюдь не вызвала у него досаду, а была приятна и привлекательна, как приятны и привлекательны были и сам прием, и приглашенные, которых он не знал, и брак с Джулией, и сама Джулия, такая обыкновенная и похожая на многих других девушек. Он подумал, что это еще одно звено в цепи нормальности, с помощью которой он пытался укрепиться в зыбучих песках жизни. Вдобавок звено из более благородного и прочного металла — речь шла о религии. Он удивился, что не подумал об этом раньше, и приписал свою забывчивость понятному и привычному характеру религии, в которой родился и которой всегда, как ему казалось, принадлежал, хотя и не соблюдал ее обрядов. Тем не менее, с любопытством ожидая, каков будет ответ Джулии, он сказал:

— Но я не верующий.

— А кто верующий? — спокойно ответила она. — Ты думаешь, что девяносто процентов тех, кто посещает церковь, веруют? А сами священники?

— Ну, а ты веришь?

Джулия сделала жест рукой:

— Так, до определенного момента… Я всякий раз говорю Дону Латтанци: вы, священники, не пытайтесь завлечь меня всякими вашими историями. Я верю, и не верю… лучше сказать, — добавила она, стараясь быть точной, — что у меня есть своя религия.

"Что это значит — иметь собственную религию?" — подумал Марчелло. Но зная по опыту, что частенько Джулия говорила, сама толком не понимая, что хочет сказать, не стал настаивать. Он заметил:

— Мое положение совсем иное… я вовсе не верю, и у меня нет никакой религии.

Джулия махнула рукой, сказав с веселым безразличием:

— Что тебе стоит? Сходи все-таки… для них это очень важно, а тебе все равно.

— Да, но мне придется лгать.

Подумаешь, слова… а потом, это будет ложь во спасение… Знаешь, что говорит Дон Латтанци? Что некоторые вещи надо делать, словно ты веришь, даже если это и не так… вера приходит потом.

Марчелло помолчал, потом сказал:

— Хорошо, я исповедуюсь и причащусь.

Сказав это, он вновь ощутил сладостный, слегка скрашенный меланхолией, трепет, как и тогда, когда разглядывал список приглашенных.

В общем, — подытожил он, — я исповедуюсь Дону Латтанци. Вовсе необязательно идти именно к нему, — сказала Джулия, — ты можешь пойти к любому исповеднику, в любую церковь.

— А причастие?

Дон Латтанци даст тебе его в день нашей свадьбы… мы причастимся вместе… Давно ты не исповедовался?

Да, думаю, с момента первого причастия, когда мне было восемь лет, — немного смутившись, ответил Марчелло, — с тех пор — ни разу.

Подумай, — весело воскликнула она, — кто знает, в скольких грехах тебе придется покаяться!

— А если мне их не отпустят?

Да конечно же, отпустят, — ласково ответила она, гладя его рукой по лицу, — да и потом, какие у тебя могут быть грехи? Ты милый, добрый, никому никогда не делал зла… ты сразу получишь отпущение грехов.

Сложное, однако, дело — женитьба, — несколько невпопад заметил Марчелло.

А мне, напротив, все эти сложности, все эти хлопоты так нравятся… в конце концов, ведь это же на всю жизнь, не правда ли? Кстати, а что мы решим насчет свадебного путешествия?

Впервые, вместо обычной трезвой снисходительности, Марчелло ощутил к Джулии почти жалость. Он понимал, что еще можно было отступить и вместо Парижа, где его ожидало задание, поехать в свадебное путешествие в какое- нибудь другое место. А потом в министерстве сказать, что он отказывается от возложенной на него миссии. Но в то же время он знал, что это невозможно. Задание было, пожалуй, самым твердым, самым рискованным, самым решительным шагом на пути обретения окончательной нормальности. Подобно тому, как шагами в том же направлении, но менее важными, были его брак с Джулией, прием, религиозная церемония, исповедь, причастие. Мрачный, почти зловещий характер собственных размышлений не ускользнул от Марчелло, и он не стал углубляться в них, поспешно ответив:

— Я подумал, что, в конце концов, мы можем поехать в Париж.

Не помня себя от радости, Джулия захлопала в ладоши:

— Ах, как хорошо! Париж — это моя мечта!

Она бросилась ему на шею и страстно поцеловала.

Если б ты знал, как я довольна! Я не хотела говорить тебе, но мне так хочется поехать в Париж… я боялась, что это будет стоить слишком дорого.

Поездка в Париж будет стоить примерно столько же, как и в любое другое место, — заметил Марчелло, — но не беспокойся о деньгах, на сей раз мы их найдем.