Доискиваясь тайного смысла «Звезды Кэц», один из новейших критиков решил, что, поскольку роман «написан в форме записок главного героя», можно рассматривать его «в качестве ответа Е. И. Замятину», то есть как полемику с антисоветской замятинской антиутопией «Мы» [343] . Основания у этой гипотезы нет ни малейшего. «Звезда Кэц», конечно, полемична, но спорит Беляев не с Замятиным, а с привычным (в том числе и ему самому) шаблоном приключенческого романа. Прозрачное указание на это: заголовки глав, чья демонстративная авантюрность — «Встреча с чернобородым», «Я становлюсь сыщиком», «Неудавшаяся погоня»… — находится в резком контрасте с содержанием. Герой, скромный биолог, всецело увлечен замедлением созревания плодов, дабы обеспечить ритмичную работу консервных заводов, и готовится к командировке в Армению. А вот чего он органически не приемлет — это всякого рода приключений. И вдруг оказывается, что совсем рядом с его спокойным миром, буквально рукой подать, разместился мир иной — немыслимых скоростей и космических полетов. Но, в конце концов, выясняется, что ничего принципиально иного в том мире нет — та же научная работа, те же лаборатории, те же командировки — только и разницы, что не в Армению, а на Луну. Благополучно разрешаются и все прочие неурядицы — безответная любовь оказывается обоюдной, соперничество — мнимым, а злоба и неприязнь — психической болезнью, от которой лечат. Короче, обычный производственный роман, пришедший на смену прежней фантастике со всеми ее гениями, злодеями, тайнами и приключениями. До такой степени производственный, что даже совершенное героем великое открытие — жизнь на Луне (вспомним Николая Толстого и его очерк «Обитаема ли Луна?» — ответ положительный!) ни разу более в романе не упоминается… Не придумал, знать, герой, как превращать лунную флору в силос!

В чем разница между «Прыжком в ничто» и «Звездой Кэц»? В обоих произведениях взяты за основу идеи Циолковского (хотя бы в их техническом аспекте). Время действия — будущее. Но герои «Прыжка» живут в ожидании революции, а в «Звезде Кэц» даже слова такого — «революция» — никто не произносит. Отличия и в том, где происходят события до отбытия в космос: в «Прыжке» — это довольно неконкретный Запад, а герои «Звезды» ни разу не пересекают границы СССР (о том, что происходит в остальном земном мире, они узнают из киножурнала). В этом-то и суть: «Прыжок в ничто» относится к фантастике революционной (мировая революция), а «Звезда Кэц» — к фантастике советской.

А теперь несколько слов о названии романа.

Первоначально Беляев намеревался (и 20 июля 1935 года известил об этом Циолковского) назвать роман «Вторая Луна». Но, видимо, вовремя спохватился: так назывался «астрономический роман» американского писателя Артура Трэна. Написанный в 1917 году роман этот (в оригинале: «The Moon maker») уже через пять лет был переведен на русский и опубликован в журнале «В мастерской природы», а в 1924 году вышел в Ленинграде отдельной книгой и с предисловием Перельмана.

Но и название «Звезда Кэц» (именно «Кэц», а не «КЭЦ», как принято в новейших изданиях) тоже могло быть подсказано, на что легко отыскать косвенное указание в самом романе: головокружительные космические приключения главного героя Артемьева начинаются со случайной встречи с чернобородым непоседой по фамилии Палей. Фамилия не из самых распространенных. Но именно ее носил неутомимый обозреватель научной фантастики, написавший, в частности, рецензию на «Прыжок в ничто» (довольно кислую), но в дальнейших статьях (их он написал не менее десятка) смирившийся с тем, что Беляев — один из главных советских фантастов. А кроме того, весьма молодой в ту пору (а век ему был отпущен неправдоподобно долгий — 103 года) Абрам Палей и сам сочинял фантастику, в частности, в 1930 году выпустил в Харькове повесть о космическом полете советских комсомольцев. Вместо Луны шальная ракета забрасывает экипаж на астероид Церера. Космические робинзоны отстраивают дом-коммуну, попутно переименовав Цереру в Ким — тогдашнее официальное название комсомола: Коммунистический интернационал молодежи. Повесть так и называлась: «Планета Ким».

Поэтому более чем вероятно, что идеей вынести в заглавие место небесного тела в астрономической номенклатуре (планета, звезда) и соединить его с именем-аббревиатурой Беляев обязан повести Палея: «Планета Ким» — «Звезда Кэц».

Возможно, однако, что не все обстояло так просто.

Беляев был искренне увлечен личностью и идеями Циолковского, причем задолго до начала их переписки.

Еще в 1930 году Беляев публикует вдохновенный очерк «Гражданин Эфирного Острова», в котором называет Циолковского «космическим человеком», описывает многочисленные его изобретения и проекты переделки природы… А в 1935 году Циолковский прислал Беляеву свои брошюры, изданные им в Калуге на собственные средства и практически никому не известные: «Цели звездоплавания», «Будущее Земли и человечества», «Растение будущего», «Монизм Вселенной»…

Сегодня привычное представление о Циолковском — материалисте, восторженно встретившем Октябрьскую революцию, сильно поколеблено. И первая встреча с пролетарской революцией чуть было не стоила ему жизни — в 1919 году Циолковского приняли за резидента деникинской разведки и арестовали. Через два дня, 19 ноября, доставили из Калуги в Москву, на Лубянку. Первый допрос состоялся лишь 29-го, а за это время сокамерники обучили старика, что говорить следователю. Поэтому Циолковский не стал рассказывать о своем истинном отношении к большевистской власти, а с порога заявил: «Сторонник Советской республики!» На все прочие вопросы отделался незнанием. И 1 декабря 1919 года следователь Ачкасов пришел к заключению:

Слава богу, начальник Особого отдела Московской ЧК Е. Г. Евдокимов оказался умнее Ачкасова и поперек заключения наложил резолюцию красными чернилами:

И Циолковского освободили.

Но прав-то ведь оказался Ачкасов. Потому что не был Циолковский сторонником Советской республики! И забредшему к нему деникинскому разведчику признавался: