Шрифт:
Когда же Циолковский стал потчевать гостя чаем, в дом ворвались чекисты, и выяснилось, что «деникинец» подослан ЧК… [344]
А в 1940 году доброго следователя Емельянова расстреляли. Но жалеть его не надо — отпустив Циолковского, он еще многих успел отправить на тот свет… Одно липовое Шахтинское дело чего стоит!
Материализм Циолковского тоже вызывает множество вопросов — толковал Евангелие от Иоанна, верил, что Вселенная управляется Высшим Разумом… С учетом этого и идея космических полетов предстает совсем в ином свете — выход в Космос означает превращение человека в Бога [345] .
344
Сопельняк Б.13 дней в подвалах Лубянки: [О деле К. Э. Циолковского: С публикацией документов 1919 г.]// Родина. 1994. № 9. С. 47–52.
345
Одна из первых научных работ Циолковского — «Вычисления и формулы, относящиеся к вопросу о межпланетных сообщениях» (1879) — снабжена подзаголовком: «Вопрос о вечном блаженстве».
Для Беляева — выпускника духовной семинарии по первому разряду — разобраться в истинных устремлениях Циолковского труда бы не составило.
А тогда и Кэц — это не просто название небесного тела, составленное из первых букв имени прославленного ученого. Это и слово, причем слово библейское.
Дело в том, что по-древнееврейски (а Беляева этому учили) (кэц) означает «конец», причем не просто «конец», но такой, за которым уже ничего не следует: (кэц ha-ямим) — буквально: «конец дней», а на самом деле, «конец времени», и (кэц ha-олам) — «конец света», короче — Апокалипсис. И значит «Звезда Кэц» — это не что иное, как Звезда-Полынь. Восход ее предвещает конец этого мира и приход мира нового, того, где человек сбросил с себя иго земного тяготения и стал Человеком космическим.
Сказанное может, конечно, показаться натяжкой. Но вот глава, повествующая о том, как главный герой Артемьев, он же рассказчик, проходит предполетную санобработку. Герой очистился от микробов и:
«…по привычке протянул руку доктору, но он быстро спрятал руки за спину.
— Не забывайте, что вы уже дезинфицированы. Не прикасайтесь больше ни к чему земному.
Увы, я отрешен от земли».
Несколько шагов по трапу, и герой оказывается:
«…в узкой камере, освещенной электрической лампой. Камера была похожа на кабину маленького лифта.
Дверь крепко захлопнулась. „Как крышка гроба“, — подумал я».
Глава же носит название «Чистилище». В кавычках. То есть ирония. Равно как и просьба доктора к отлетающим:
«Передайте мой привет небожителям».
Шутки шутками, но слова выбраны самые точные: отрешение от всего земного, гроб, чистилище и встреча с небожителями, то есть смерть и прибытие в Царство Небесное. То самое царство, какое наступит на земле сразу после конца света и Страшного суда [346] .
346
Точно теми же словами Беляев пользовался при описании космического полета в романе «Прыжок в ничто» — речь идет о помещении пассажиров в амортизационные ящики («— Всё наделала эта мадам вертихвостка. Надо было поскорее уложить ее. А она, вместо того чтобы выслушать нас, в истерику. Кое-как справились. Уложили, закрыли. Так она еще в дыхательную трубку кричит: „Варвары! Изверги! За что вы загнали меня в гроб? Проклятые!“») и последующем извлечении из оных:
«„Вот она — теория и жизнь, — думал Цандер. — Расчеты ломаются в самом начале. Драгоценные минуты проходят, а мы, вместо того чтобы двигаться ускоренно, летим по инерции. Отложить „ пробуждение мертвых“,чтобы еще раз пришпорить ракету? <…>“ Последние уже давно ожидали своего „воскрешения“.Стормер… вообразил, что находится в руках большевиков, которые сыграли с ним страшную шутку. <…> От этой мысли он обливался потом в своем „гробу“»:
«Постепенно все „ мертвые“ были „воскрешены“»:
«Ганс вдруг громко запел, разнося радостную весть:
— Вставайте! Воскресайте, лежащие во гробах'.Солнце Венеры приветствует вас…»
И слова «радостная весть» тоже употреблены к месту — это «благая весть», в переводе на греческий: «евангелие».
Заканчивается роман словами:
«…Мой сын поет „Марш Звезды Кэц“».
Именно так — солист хора мальчиков исполняет хорал, возносит благодарственную молитву.
…К теме жизни и творчества Циолковского за четверть века — с 1916-го по 1940-й — Беляев обращался неоднократно [347] . Но самое главное — книга света так и не увидела.
Все, что мы о ней знаем, — это краткое упоминание в беляевских письмах 1941 года Борису Никитичу Воробьеву. В 1940 году в серии «Жизнь замечательных людей» вышла написанная Воробьевым биография Циолковского, и 25 апреля 1941 года Беляев сообщает:
347
Кроме приведенной выше статьи «Изобретатели» (1916), см. также: Беляев А.Гражданин Эфирного Острова // Всемирный следопыт. 1930. № 10–11: Беляев А.К. Э. Циолковский // Полярная правда. 1932. № 60. 15 сентября: Беляев А.Памяти великого ученого изобретателя // Юный пролетарий. 1935. № 23; Беляев А.К. Э. Циолковский // Большевистское слово. 1938. 18 сентября; Беляев А.Великий транспортник // Большевистское слово. 1939. 28 сентября; Беляев А.Он жил среди звезд // Большевистское слово. 1940. 19 сентября. Часто приписываемый Беляеву анонимный некролог «Константин Эдуардович Циолковский» (Вокруг света. 1935. № 10. С. 14–16) является, по всей видимости, плодом коллективного творчества.
«Мною самим была написана биография К. Э. для издательства „Молодая гвардия“. По ряду причин биография не была напечатана (едва ли не главная заключалась в том, что некоторые эпизоды редактору показались неприемлемыми). Этот материал едва ли уже используют. Для Вас, быть может, он и представит некоторый интерес. Если хотите, я пришлю рукопись» [348] .
Адресат, судя по всему, интереса не выказал, и рукопись пропала.
3 мая 1941 года разговор идет уже о книге Воробьева:
348
Ляпунов Б. В.Указ. соч. С. 85.
«На меня книга произвела очень хорошее впечатление и углубила мое понимание К. Э., хотя я о нем знаю много, пожалуй, побольше других биографов. Я сам замышлял биографию К. Э. именно в этом плане, но у меня не хватало того материала, который великолепно знаете Вы. И потому мне иногда приходилось прибегать к догадкам и интуиции, а это не всегда надежный материал» [349] .
Скучнейшее сочинение Воробьева едва ли заслуживало высокой оценки писателя. Не могла пройти мимо внимания Беляева и еще одна характерная черта книги — неискренность. Будучи председателем Комиссии по изучению научного наследия Циолковского, Воробьев был прекрасно осведомлен об истинных взглядах калужского затворника на природу, Бога и мироздание. А Воробьев превратил жизнь Циолковского в советский лубок: несгибаемый атеист, жертва царизма, без колебаний вставший на сторону советской власти, не устающий благодарить советское правительство и лично товарища Сталина за внимание и заботу…
349
Там же. С. 86.
Могли Беляев замышлять такую биографию Циолковского? Трудно поверить, и прежде всего потому, что подобное сочинительство мучительно и неинтересно…
Что же увлекло Беляева в личности Циолковского? Куда вела Беляева интуиция, какие догадки он строил? 17 июня 1941 года в письме все тому же Воробьеву он роняет несколько слов:
«Константин Эдуардович Циолковский обжился в небе, как едва ли кто» [350] .
И эта фраза позволяет догадаться, какой ключ к жизни и творчеству Циолковского отыскал Беляев. И тогда мы понимаем, что если не книга, то первый набросок ее до нас дошел — это очерк 1930 года.
350
Там же. С. 85.