— Ликера у меня нет, а сухое найдется, я и сам его уважаю. Поехали? — Он кивнул на приткнувшееся вплотную к ним такси.

— К вам, в гостиницу? Ни за что!.. Нет, нет, не подумайте, что я почему-то там… Вовсе нет, я бы даже с удовольствием… Но нам, официанткам, категорически запрещено приходить в гости в мужские номера. Даже если там живет родной брат…

— А вы пойдете не к мужчинам, — закуривая, сказала Мишульская. — Вы пойдете ко мне. Мужчины минуту-другую помокнут под дождиком, а мы пройдем…

— Ой, не знаю, что и делать, — растерялась Нина.

Цаля открыл дверцу:

— Да садись, чего уж там!

— Только до двенадцати и только, конечно, к вам…

— Ну, это я вам только наполовину обещаю. В номер-то мы ко мне зайдем, но я там не одна, уже, наверное, кое-кто и спит. А Мережко живет один. Но зайти ко мне все равно придется — захватить что-нибудь из закусок. Я уверена, что у Мережко — шаром покати, не так ли?

— Почему это «шаром покати»? — притворно обиделся Александр. — Есть лимоны, конфеты и даже крабы.

— Ха, наедимся мы вашими крабами. Я принесу чего-нибудь…

В гостинице Нина и Лиля благополучно прошли мимо сонной дежурной. Напарницы Мишульской действительно уже спали. Нина даже не входила в номер, осталась ждать у двери. Лиля что-то искала в потемках, чем-то глухо звякнула и вышла из номера на цыпочках, неся в руках банку кабачковой икры и кастрюльку с редиской, прикрытую ощипанным батоном.

У лестничной площадки их встретил Осеин.

— О, пани Мишульская, — с насмешливой восторженностью развел он руками, — вы после театра выглядите неотразимо, вероятно, благотворная сила искусства действует на вас гораздо больше, чем на других.

— Ах, спасибо, ах, спасибо, — с притворным смущением отвечала Лиля.

— А на тайную вечерю к кому это, если не секрет?

— Мы, киношники, все на виду… К вашему другу.

— О, друзья, сказал Пилат, нет друзей, сказал Сократ… Никак к Мережко?

— Никак…

— А она ничего-о, — наклонившись к Мишульскои, шепнул ей на ухо Осеин, показывая глазами на Нину. — Ах ты, сводница…

— Вы пошляк, Дмитрий Андреевич, — также шепотом ответила Мишульская.

Александр стоял у гостеприимно распахнутой двери номера. Пропустив Лилю и Нину, приглашающе кивнул Осеину:

— Заходи!

— Благодарствую, милый. Я уже был в гостях, сыт и пьян.

— Ну, дело хозяйское.

Мережко хотел было прикрыть дверь, но Осени все еще не уходил, видимо, ощущал потребность поболтать после выпитого. Не найдясь, о чем, он покачал головой, сокрушенно и дурашливо поцокал языком:

— Ох уж этот Александр Николаевич, я вам скажу, ох уж этот Мережко… С официантками, значит? Ну вам ли это к лицу, известному, талантливому?

— Дурак ты, Митька! — добродушно улыбнулся Мережко.

— А вообще-то, Саша, здесь из девочек можно устроить даже фейерверк, вдвоем, без пиротехников, — пьяно хохотнул Осеин. — Давай, Сашенька, с тобой как-нибудь… Взяли бы и Коберского, но он вереи своей Галке до пошлости…

— Сюда или туда? — нетерпеливо взялся за ручку двери Мережко.

— Нет, милый, я устал.

Едва поставили на стол всю нехитрую снедь, приготовили кофе и разлили в рюмки вино, как кто-то сильно толкнул ногой дверь и в номер вошел Миша Григорьев. На руках он держал Веру Потапову — мокрые волосы ее распущены, голова безжизненно запрокинута, лицо бледное, в полузакрытых глазах застыли боль и отчаяние. А у Миши глаза широко открыты, маленькое ребячье лицо перекосила гримаса ужаса.

— Помогите! — рыдающим голосом крикнул он.

Мережко и Нина с готовностью поднялись, испуганно и выжидающе глядя на актеров. Только Цаля и Мишульская, даже тогда, когда у Веры Потаповой потекли из глаз слезы, остались насмешливо спокойными, улыбчиво и снисходительно посматривали на всю эту сцену.

— Что случилось? — встревоженно спросил Мережко.

— Помогите, с голоду помираем! — уже тише произнес Григорьев, положив Веру на диван, сам обессиленно уселся рядом.

Все рассмеялись, лишь Нина, прижав руки к груди, молвила тихо, все еще не придя в себя:

— Ужас, как напугали!..

А Миша говорил с натуральным возмущением и обидой в голосе, поглядывая на орудующую гребнем, приводящую в порядок прическу Потапову:

— А нам не до смеха, правда, помираем от голода!

— Страх, как мы настрадались, — вставила Потапова, устало откидываясь на спинку дивана.

— Ушли бы спать, завтра ведь съемки, но голод не тетка, а ни у меня, ни у Веры ни крошки в номере. Думали купить чего-нибудь на обратной дороге, а вышло так, что обратной дороги не оказалось…