Аша качает головой:

— Нет. Мы лучше отступим. Здесь, вдали от всего, нам ничто не грозит.

Я окидываю взглядом каменные пещеры, где неприкасаемые уже сотни лет живут в изгнании.

— Но вас вынудили жить вот здесь. Разве это безопасность?

Аша разглаживает сари на покрытых волдырями ногах.

— Об этом лучше не говорить.

— Ты принимаешь это решение за весь свой народ?

Она резко бросает горошины в чашу.

— Им не следует ни о чем знать. Это вызовет лишь недовольство.

— Кем? — спрашиваю я.

— Это только к лучшему, — повторяет Аша, как какую-нибудь мантру.

К нам подходит одна из неприкасаемых. На ее лице написана тревога.

— Урожай не слишком хорош, Аша, — виноватым тоном говорит она. — Мы потеряли много цветов из-за мороза и вредителей.

Аша хмурится.

— Мороз?..

Неприкасаемая раскрывает покрытые волдырями ладони и показывает маковые цветы, увядшие и посиневшие от холода.

— Они не смогли выжить.

— Погоди… — бормочу я и кладу руку на цветы; они оживают, становятся сочными и красными. — Это и вы сможете делать, если захотите.

Девушка с надеждой смотрит на Ашу, но та качает головой.

— Это же ненадолго, — говорит она.

Забрав из рук девушки ожившие цветы, она швыряет их в кучу отбросов.

Я снова иду между ивами. Величественные ветви веером раскинулись над головой, но я не смотрю на них, погрузившись в размышления. Что за план строит Орден против меня? Могли ли они убить Вильгельмину Вьятт ради того, чтобы заставить ее молчать, и что за тайна была ей известна — тайна, за которую стоило ее убить? Как я могу управлять сферами, если те самые люди, которые и должны бы составить мой союз, не доверяют друг другу?

Даже то, что скоро я увижу Пиппу и остальных там, в Пограничных землях, не успокаивает меня. Им захочется танцевать. Играть в веселые игры. Творить из воздуха бальные наряды и плащи — из потрепанных гобеленов. А когда Фелисити и Пиппа оказываются рядом, все остальные для них перестают существовать. Их дружба — это нечто особенное. Я завидую их близости и ненавижу себя за это. Я не могу решить, что тут хуже — зависть или мелочность.

На тропе вдруг возникает маленький пыльный вихрь. Он несется с дробным стуком. Вихрь движется быстро, мне не убежать от него. Я пытаюсь спрятаться между стволами ив, но они растут слишком близко друг к другу, не протиснуться. Магия. Но что именно?.. Чем-то укрыться. Чем, чем, чем? Я не в силах думать. Иллюзия. Какая-нибудь иллюзия. Но какая? «Оглядись вокруг, Джемма. Что здесь есть?» Тропа. Небо. Пыль. Ивы. Ивовое дерево!

Он приближается.

«Прогони страх. Прогони. Прогони». Я чувствую, как во мне вскипает магия, и могу лишь надеяться, что она будет повиноваться. Я смотрю на свои руки и вижу ветви. Я это сделала. Я спряталась.

Всадник придерживает коня, а потом и вовсе останавливается. Я едва дышу от страха. Это Амар. На нем плащ из звериных шкур — и глаза зверей продолжают жить, — и шлем, сооруженный из человеческих черепов. Глаза Амара — черные дыры, и я с трудом подавляю крик. «Не забывай о своей цели, Джемма. Спокойно, спокойно…»

Конь Амара — какое-то сверхъестественное существо, с такими глазами, какие иногда бывают у Пиппы. Он фыркает и скалит зубы, пока Амар внимательно осматривает тропу.

— Я знаю, что ты здесь, — говорит он. — Я чую твою силу. Твою невинность.

Сердце у меня колотится сильнее, чем можно выдержать. С дерева на дерево перелетает ворона, и я пугаюсь, что она сумеет меня обнаружить. Но ворона летит к Амару и садится ему на плечо.

— Время близится. Опасайся рождения мая.

Амар ударяет лошадь пятками в бока и скачет дальше в облаке пыли.

Я остаюсь невидимой, пока не заканчиваю счет до ста, а потом несусь со всех ног к Пограничным землям.

Мне хочется рассказать подругам о Цирцее, но я боюсь. Как я могу признаться, что она до сих пор жива? Что я сама отправилась к ней за советом? Что я дала ей немного магии? Мне плохо становится при мысли о том, что я сделала, о том, как я рисковала. И чего ради? Ради какой-то глупости. Ради предупреждения, что я должна исследовать темные глубины собственной души, как будто сама Цирцея не была самой злобной душой, с какой только мне приходилось встречаться.

Когда я наконец добираюсь до замка и вижу своих подруг, смеющихся и играющих в догонялки, я заметно взбодряюсь. Встреча с Цирцеей была ошибкой, но больше я ничего такого не совершу. И я не пойду туда, пока не придет время вернуть магию и создать союз племен, до того дня, когда она навсегда покинет наш мир.

Мы просыпаемся сияющим воскресным утром, полным цвета и залитым пятнами мягкого света, который придает ландшафту краски, способные порадовать мистера Моне. После чудовищно скучной службы, проведенной полумертвым преподобным Уэйтом, миссис Найтуинг в награду за мученическое терпение предлагает подготовить школу Спенс к костюмированному балу. Мы все надеваем блузы для занятий живописью, засовываем в карманы кисти. На задней лужайке на многочисленных столах разостланы куски холста. Тут же стоят горшки с красками. Мисс Мак-Клити велит нам рисовать пасторальные сцены, достойные рая, чтобы можно было использовать их как декорации для бального представления. Но единственной картиной, приходящей мне на ум, оказывается резвящийся Пан в коротких штанах, тот самый, что висит в лондонском доме бабушки. Я отказываюсь копировать это чудовище, хотя идея принарядить его в корсет кажется весьма соблазнительной.