Естественно, ночное посещение кухни не могло остаться незамеченным, пришлось снова врать. Сегодня Олиф еще не ходила к Лексу, поэтому отложить все до следующего дня и оставить его там голодать, она не могла.

Легенда о том, что ей стало очень плохо и нужно срочно сварить отвар из трав, на Песчаника не произвела особого впечатления, но и противоречий не возникло, вроде. Он безоговорочно пропустил девушку на кухню.

Олиф быстренько подогрела тот отвар, что остался тут еще с прошлой ночи, заодно на скорую руку сварив каши. Оставалось только надеяться, что ее выпустят с такой порцией.

— Куда? — Путь ей преградила большая рука Песчаника.

— Несу еду в камеру, — не поднимая головы, ответила девушка.

— Не время.

— Сказано носить еду раз в сутки. Я и несу.

— Почему так поздно?

— Лежала с температурой. — Олиф заметила, что чем больше она врала, тем лучше у нее это получалось.

— Ладно, проходи. — Но только она сделала шаг вперед, как рука снова вернулась. — Почему такая большая порция?

— Всегда такая была, — попыталась отвертеться девушка, но куда там.

Песчаник был свято уверен, что Лекс не достоин такой чести и, в конце концов, пришлось вывалить буквально половину наготовленного. На искренние возмущения девушки он не обращал внимания. Хорошо еще, что отвар не забрал, поверил, что это ей.

Когда Олиф вышла из кухни, на душе у нее было ужасно противно. Она должна была принести Лексу поесть, а вместо этого несет что-то отдаленно напоминающее еду, причем такую скудную порцию, что лучше бы уж вообще ничего не несла.

На входе в тюрьму ей тоже начали задавать вопросы.

Олиф пыталась выкрутиться, как могла. Правда, в историю, что ей нужно всегда носить отвар с собой, иначе она свалится с ног, они вряд ли поверили. Однако все же пропустили.

Все-таки не стоило идти сейчас — только привлекла к себе внимание, а значит, слушок легко может дойти и до Ринслера.

В темноте, среди зеленых светящихся зверьков и одиноких камер, гулкий звук закрывающейся двери звучал особенно жутко. Олиф прошла до конца тюрьмы, дернула ручку второй двери и спустилась вниз.

На этот раз ни единого звука от Лекса не донеслось.

Девушка нахмурилась, чуть прибавила шагу. Мужчина лежал в какой-то жуткой, непонятной позе, словно до этого просто сидел, а затем не выдержал и завалился на бок. Глаза были закрыты, но грудь вздымалась — значит, спал. Но спал беспокойно, то и дело слышались прерывистые вздохи, причем ртом. Нос, наверняка, заложило.

Олиф поежилась. Присела рядом, просунула руку между решетками и легонько потормошила Лекса. Тот не реагировал. Пришлось приложить чуточку больше усилий.

Внезапно мужчина дернулся, и в одну секунду руку девушки сжали длинные пальцы с такой силой, что она вскрикнула от боли:

— Ай!

Лекс повернул голову, моргнул пару раз, пытаясь разобрать в темноте лицо незнакомца. А когда пришел в себя, виновато разжал пальцы и увидел, как девчонка быстренько одергивает руку.

— Прости, — хрипло сказал он.

Олиф потерла запястье. Откуда только в этом человеке столько силы?

— Ты специально так? — Одновременно с болью, девушка почувствовала обиду.

— Случайно вышло, прости.

Лекс принял привычное для него сидячее положение и провел ладошками по лицу, стирая остатки сонливости.

— Я принесла поесть, — спокойно сказала Олиф и поставила рядом с камерой тарелку.

Мужчина хмыкнул.

— Я-то надеялся, что уже не придешь.

— Кто бы сомневался, — закатила глаза девушка. — Вот еще.

Она подвинула вплотную к решеткам кружку с отваром.

— Что это? — недоуменно спросил Лекс.

— Отвар из подорожника.

— А мне он зачем?

— Это от кашля.

— Забирай обратно, — и не подумал идти навстречу Лекс.

— Мне он ни к чему, — поджала губы девушка.

— Мне тоже.

— Неправда. Я слышала твой кашель.

— И что?

— И то. Отвар тебе поможет.

— Плебейка, — устало вздохнул Лекс, — я же, кажется, просил не лезть.

— Я и не лезу. Я просто помогаю.

Олиф перевела взгляд на пол и тут заметила перевернутую тарелку. В душе сразу смешалась целая гамма чувств: недоумение, раздражение и… обида.