В обед Олиф пошла готовить еду на кухню, и тут вспомнила, что ей ведь полагается разносить тарелки не только воинам, но и Лексу тоже.

Схватив первую попавшуюся порцию каши и быстро преодолев темные тоннели, она злобно дошагала до входа в камеры и уперлась в две широкие груди Песчаников. Однако видя недружелюбный настрой девчонки, и списав все на нежелание носить еду этому придурку, они пропустили ее без особых возражений.

Перед тем, как войти в нижние камеры, Олиф постояла перед дверью, привыкая к темноте, разбавляемой лишь слабым зеленым свечением светожелов. Наконец, дернула за ручку двери и спустилась вниз.

На секунду ей даже показалось, что Лекс ждал ее. Он не спал, просто, как обычно, сидел, облокотившись о стену. Как только она приблизилась к его камере, он тут же перевел на нее взгляд, но ничего не сказал.

— Кушать подано, — нарушила девушка молчание.

Лекс усмехнулся и боком просунул ей между решеток две пустые тарелки, одну в другой.

— Ты съел? — не поверила Олиф.

— Не знаю, гордиться, или разочаровываться твоим удивлением.

Девушка на всякий случай даже потрясла посудой вверх дном, чтобы удостовериться наверняка.

— Ого, даже отвар выпил.

— Сама готовила?

— Да, — настороженно ответила Олиф.

— Редкостная гадость.

Девушка состроила такую страшную мину, что Лекс не смог сдержать улыбки.

— Не обижайся, в мире многие люди не умеют готовить.

В этот момент ее терпение лопнуло.

Олиф злобно схватила ложку из каши, и, резко присев рядом с мужчиной, просунула ее между решеток, приставив ее прямо к его носу.

— Уж кому-кому, а тебе привередничать не стоит! И я нормально готовлю!

Лекс таким взглядом наблюдал за трясущимся перед его носом «орудием убийства», что даже не заметил, как каша с ложки начала капать ему на одежду. Только почувствовав жжение на груди, он примирительно поднял руки.

— Хорошо-хорошо, а теперь ме-едленно опусти ложку на пол, только не поранься!

Олиф злобно замахнулась столовым предметом прямо мужчине в лоб, но в последний момент он сменил положение головы, и ложка врезалась в стену, обрызгав их обоих остатками каши.

— Не повезло тебе, — «сочувственно» сказал Лекс, вытирая лицо.

— Это тебе не повезло! — Олиф тоже пыталась стереть еду с платья так, чтобы не осталось пятен.

— Поверь, тебе не повезло куда больше.

— Почему это?

— Ну как, ни готовить не умеешь, ни драться.

— Я умею готовить!!

— Судя по тому, что ты мне принесла в прошлый раз — нет.

— Ну вот и сиди тут тогда один! И голодный! — совсем обиделась Олиф.

Поднялась с колен и быстро пошла к выходу. В темноте не заметила ступеньку, споткнулась и еле удержалась на ногах.

— Эй-эй, плебейка, стой! — Голос Лекса прозвучал настолько странно, что Олиф невольно замерла.

Она боялась пошевелиться, ожидая, что он скажет еще что-нибудь, но мужчина молчал. Тогда она сама нарушила повисшую паузу:

— Я Олиф, а не плебейка.

Со стороны камеры послышался облегченный выдох, или ей это только показалось?

— Хорошо, Олиф, так Олиф. Подойди сюда.

— Зачем?

— Ты забыла кое-что.

Девушка удивленно попыталась вспомнить, что могла забыть, но в голову так ничего и не пришло. На секунду замешкавшись, она все же решилась медленно спуститься обратно.

— Ну?

— Вон. — Лекс кивком указал на две пустые тарелки.

Вот дура, и впрямь забыла! Олиф быстро схватила посуду, развернулась, чтобы уйти, но голос мужчины вновь остановил ее.

— Подожди.

— Еще что-то?

— Нет. Просто не обижайся.

— На тебя? — не поверила своим ушам девушка.

— Нет, что ты, на светожелов, — иронично ответил ей мужчина.

Теперь Олиф, наконец-то, поняла. Ему было ужасно одиноко. Его все ненавидели, и сам он тоже ненавидел себя. Эта ненависть, чувство вины разъедали душу изнутри, словно черви сердцевину яблока.

Лексу нужно было с кем-то поговорить. Когда она, Олиф, оказалась в темнице, рядом с ней был седой старик — муж Фриды, а рядом с Лексом нет никого, кроме него самого. А диалоги с самим собой имеют ужасные последствия, и Олиф это знала, как никто другой.

Она слабо улыбнулась.

— Я не обижаюсь, привыкла уже.

— Когда успела? — усмехнулся мужчина.

— В пустыне, когда ж еще.

— Не помню, чтобы мы шутили.

— А я и не про шутки, — не без злорадства сказала Олиф, — я про твое хамство.