— Ты замужем за Джеральдом или за Лукасом? А впрочем, неважно, ни у того, ни у другого против меня нет шансов! — сжав кулаки, прохрипел Джеймс.

— Ах, вот как? И ты собираешься с ними сражаться? Врукопашную или на пистолетной дуэли? А после? Мы сбежим в лес и будем питаться орехами и ягодами? — Гвинейра терпеть не могла ругаться с Джеймсом. Она бы хотела закончить все мирно, с прощальным поцелуем — горько-сладким и роковым, как роман Бельвер-Литтона.

— Но тебе ведь нравится простая жизнь на лоне природы. Или ты меня обманывала? Может быть, тебе больше по душе роскошь Киворд-Стейшн? Тебе, наверное, важно быть женой «овечьего барона», устраивать праздники, купаться в богатстве? — Джеймс старался показать свой гнев и насмешку, но в его голосе звучали скорее озлобленность и разочарование.

Гвинейра внезапно почувствовала себя очень уставшей.

— Джеймс, давай не будем ругаться. Ты же знаешь, что все это для меня не важно. Да, я жена «овечьего барона». Но будь я женой нищего, ничего бы не поменялось. Я дала обет верности и не хочу его нарушать.

— Ты уже нарушила его, когда разделила постель со мной! — вскипел Джеймс. — Ты уже изменила своему мужу!

Гвинейра отпрянула от него.

— Я никогда не делила с тобой постель, Джеймс МакКензи, — сказала она. — Я никогда не впускала тебя в свою спальню, это... это было... совсем не тем, что обычно называют изменой.

— А что же это было? Гвинейра, пожалуйста, не говори, что ты просто использовала меня, как животное.

Гвин больше всего на свете хотелось закончить этот разговор. Она больше не могла смотреть в умоляющие глаза МакКензи.

— Я ведь спросила тебя, Джеймс, — мягко произнесла она. — Ты согласился. Со всеми моими условиями. И речь здесь идет вовсе не о том, чего я хочу. А о том, что правильно. Я одна из Силкхэмов, Джеймс. Я не могу просто так сбежать от своих обязательств. Ты можешь понимать это или нет, но тут уже ничего не изменить. С этой минуты...

— Гвинейра? Что случилось? Разве ты не должна была прийти ко мне еще четверть часа назад?

Гвин и Джеймс отпрянули друг от друга, услышав голос появившегося в дверях конюшни Лукаса. Он редко приходил сюда, но вчера Гвин пообещала ему, что наконец-то начнет позировать для его картины. Собственно говоря, Гвин согласилась лишь потому, что ей стало жаль молодого супруга, когда Джеральд снова начал его распекать, тем более что она могла закончить все эти мучения одним словом. Однако Гвинейре не хотелось объявлять о своей беременности, не поговорив перед этим с Джеймсом.

Поэтому она нашла другой способ утешить Лукаса. К тому же следующие несколько месяцев у нее будет вдоволь свободного племени, чтобы часами неподвижно сидеть на стуле.

— Я иду, Лукас... У меня просто... возникло небольшое затруднение, но мистер МакКензи мне уже помог. Спасибо, мистер Джеймс.

Гвинейра надеялась, что ее волнение не слишком заметно. Но всяком случае, ей удалось сказать последнюю фразу совершенно спокойно, а затем почти непринужденно улыбнуться Джеймсу. Если бы только он мог держать свои чувства под контролем так же хорошо, как Гвин! Но, глядя на его искаженное мукой лицо, она чувствовала, что ее сердце разрывается от боли.

К счастью, Лукас ничего не заметил. Перед его глазами стоял лишь портрет жены, который он сейчас начнет писать с нее.

За ужином Гвинейра сообщила Лукасу и Джеральду о том, что беременна.

Джеральд Уорден был вне себя от счастья. Что касается Лукаса, то он выполнил свой долг джентльмена, заверив Гвинейру, что несказанно рад, и торжественно поцеловал ее в щеку. Спустя несколько дней из Крайстчерча пришло роскошное жемчужное колье, которое молодой человек вручил жене в знак уважения и признательности. Джеральд поехал в Холдон, чтобы отметить долгожданную новость о том, что он скоро станет дедушкой, и целую ночь угощал выпивкой всех посетителей паба — за исключением Говарда О’Кифа, который, к счастью, был достаточно трезв, чтобы сразу же уехать домой. От него Хелен и узнала о беременности подруги, открытое празднование которой показалось ей совсем неуместным.

— Думаешь, мне это нравится? — спросила Гвинейра, когда через два дня заехала к Хелен и выяснила, что она уже обо всем знает. — Но что тут поделаешь? Джеральд — полная противоположность Лукаса! Даже не верится, что он его родной отец... — Гвинейра запнулась.

— Главное, что они оба уверены в этом, — многозначительно улыбнулась Хелен.

Гвин улыбнулась в ответ.

— Как бы там ни было, я наконец-то беременна. Теперь ты должна во всех подробностях рассказать, что я должна чувствовать и как мне вести себя следующие несколько месяцев, чтобы все прошло правильно. А еще мне, наверное, нужно связать одежду для ребенка. Думаешь, этому можно научиться за девять месяцев?

Беременность Гвинейры протекала без каких-либо осложнений. Даже пресловутая утренняя тошнота первых трех месяцев почти не мучила ее. Кроме того, молодая женщина не принимала всерьез увещеваний матери, которая практически с первого дня замужества дочери умоляла ее «ради всего святого» прекратить ездить на лошади. Напротив, Гвин использовала каждый погожий день, чтобы навестить Хелен или миссис Кендлер и тем самым исключить возможность видеться с Джеймсом. Поначалу каждый брошенный им взгляд отдавался в сердце девушки тупой болью, и молодые люди старались по возможности не пересекаться. Когда же им приходилось встречаться, каждый из них отворачивался, чтобы не видеть глубокой грусти в глазах другого.