Все это Джимми Баск отметил в течение нескольких секунд, рассматривая ее с головы до ног – на большее не хватило времени: девушка немедленно ушла в спальню, оставив мужчин одних в небольшой гостиной.

– Ну, Джим, что ты думаешь о нашей победительнице? – негромко спросил Грегори.

– Она ничего, – серьезно ответил Джимми. – Очень даже ничего. С ума от нее не сойдешь, но я видел хуже, особенно победительниц конкурсов красоты. Откуда она?

– Из какого-то городка, Пондерслей, что ли, где-то в Средней Англии. Работала на фабрике, работа нетрудная – с механизмами, чистая, аккуратная работа. Хорошенькая девочка, но глупа. Никакого темперамента. В ней нет той изюминки, которая притягивает мужчину. Типичное английское целомудрие, лучшая наша порода.

– Поэтому-то она и глупа, – сказал Джимми. Ему часто приходилось дискутировать на эту тему. – Для того, чтобы английская девушка действительно была захватывающей, надо, чтобы в ней была капля – капли достаточно – чужой крови. Ирландской, французской, испанской, еврейской. Иначе она похожа на рисовый пудинг. Я давно это заметил.

– Знаешь, если тебе каждый день подают пудинг, – сказал Грегори, – так пусть этот пудинг будет рисовый. Думай-ка лучше о театре, а не о действительной жизни. Девочка здесь загорелась тщеславием. Раза два ее сняли в кино – это тоже как премия, – она в восторге и думает, что ее место в Элстри и Голливуде под прожекторами.

– А подходит она для кино?

– Нет, если я хоть сколько-нибудь разбираюсь в таких вещах. Снимается она плохо, и ей не хватает темперамента. Это у нее не пойдет, и я, Джимми, знаю, что с ней будет дальше, – продолжал он с видом энтомолога, который собирается коротко набросать жизнь насекомого. – Сейчас она слишком знаменита для старой работы в этом, как его? – Пондерслее, и для того, чтобы спать в задней комнате со своей сестрой. Назад она не вернется. Для этого мы ее испортили. Она не устроится ни в театре, ни в кино. Ей повезет, если она вообще найдет приличную работу. Таким образом, если она быстро не выйдет замуж или не согласится спать с кем-нибудь, я не знаю, что она будет делать. Но факт есть факт, мы основательно испортили ее для ее старой жизни, а дать какую-нибудь другую не можем, особенно если она очень серьезно относится к своему целомудрию, а как я подозреваю, – это так. Короче говоря, мы преподнесли ей Серебряную Розу, полторы сотни и надули. Единственный для нее выход это сейчас же ехать домой и довольствоваться ролью королевы красоты в Пондерслее, чтобы там пялили на нее глаза, когда она в сопровождении старшего сына городского аукциониста шествует в местный «Электрик театр де люкс» [14] . Конечно, тебе ее в этом не убедить, даже если бы ты и пытался, а у меня желания нет.

– У меня тоже. Вот что, Грег, я приехал потому, что хочу, чтобы ты привез ее сегодня в «Кавендиш».

– Не сегодня, Джимми. Не могу. Мы сегодня ее показываем в ложе в «Фриволити». Вчера об этом договорились.

– Отмени – и дело с концом. Так как, Грег?

– К вам можно? – Девушка стояла в дверях, глядя то на одного, то на другого, стараясь держаться непринужденно и свободно.

– Конечно, мисс Чэтвик, – ответил Грегори сухим тоном. – Это ваша гостиная. И к тому же вам надо было бы послушать, о чем мы говорим. Это касается вас.

– Восхитительно!

– И сегодняшнего вечера.

– Вы говорили, что повезете меня в «фриволити». – Она готова была вот-вот огорчиться.

– Именно это.

– Послушай, Грег. Я всё обдумал. У тебя ничего хорошего ни для тебя, ни для театра не получится. Сейчас этого мало. Я договорился, что парень, которого сейчас обыгрывают в «Трибюн», тот рабочий, «Герой-чудотворец», как они его называют, вечером будет в «Кавендиш». Он фигура крупнее, чем у тебя, – продолжал Джимми, как будто бы фигура помельче, то есть, Ида Чэтвик, вообще не присутствовала в комнате. – Намного крупнее.

– Ты думаешь? – размышлял Грегори.

– Конечно, и ты это знаешь сам. Но даже его одного, мне кажется, недостаточно. Я хочу, чтобы оба они были сегодня в «Кавендиш». В большой ложе «А». «Красота и доблесть Англии». Что-нибудь вроде этого.

– Чудесно! – воскликнула мисс Чэтвик. – Она была скромной девушкой, но соглашаться с тем, что ее оставляли совершенно в стороне, не могла.

– Конечно, – согласился с ней Джимми. – Как раз именно то, что вам надо. Отличная реклама. – Его карие глаза затуманились, когда он посмотрел в ее сторону.

Грегори встал.

– Да, Джимми, твоя идея лучше. Сейчас я позвоню и скажу, чтобы в «Фриволити» не ждали. Между прочим, я думал, что «Фриволити» один из твоих театров.

– Был когда-то. Но ни мне, ни Паркинсону не везло с ним.

– Кто сейчас делает ему рекламу?

– Тайная полиция, наверно. Так или иначе, но мне до него нет дела. – Минуту-другую он слушал, как Грегори разговаривал по телефону, потом повернулся к девушке: – Парень из «Трибюн» живет тоже здесь. Видели его?

Она покачала головой.

– Нет, не видела. Я читала о нем и видела фотографии. Он из наших мест. Я буду очень рада увидеть его.

– Вас с ним сфотографируют, потом вы будете с ним сидеть в королевской ложе «Кавендиш». И спектакль очень хороший, лучший музыкальный спектакль в Лондоне. Участвует Суси Дин.

– О! Неужели? Я всегда хотела увидеть Суси Дин.

– Возможно, я сумею устроить ужин в кафе «Помпадур». Там будет концерт, танцы.

Лицо девушки засияло от удовольствия. Хотя она и приехала из провинциального городка, где работала на фабрике, но, несомненно, она слышала о кафе «Помпадур». Репортеры сплетен, фоторепортеры и время от времени сам Джимми – он тоже рекламировал его – старались не напрасно. Они посеяли семена даже в далеком Пондерслее.