Но на самом деле православное богослужение содержит массу указаний, где можно увидеть тот же католический взгляд. Да, многие православные святые, например, Дмитрий Ростовский, активно отстаивали невозможность принятия этой мысли. Католики приняли это как догмат, как общецерковное учение лишь в XIX веке, то есть совсем недавно. Но, начиная со Средних веков, это было настолько органично, что когда один католик услышал от православного богослова, что «ничего подобного» не может быть, он страшно изумился: «А разве вы думаете, что Она находилась под проклятием?!» Для него это было абсурдно. Следовательно, здесь сфера религиозного опыта, и он определяет отношение к Деве Марии.

Но, я повторяю, мы не располагаем никакими данными в пользу того, чтобы можно было отстаивать ту или иную доктрину. И поэтому мы можем предоставить верить в непорочность или в порочность Девы Марии в зависимости от того, как человек религиозно ориентирован. Но не существует догматического утверждения о том, что ватиканские догматы являются ересью.

По существу, это все, если не считать прибавки к Символу веры, филиокве — «… и Духа Святого Господа Животворящего, иже от Отца и Сына исходящего», — так согласно латинской формуле [47] . Как полагают историки, латинский Символ веры возник сразу с этой прибавкой. Он был составлен в эпоху христологических споров, когда речь шла о личности Христа. И чтобы исключить так называемый «субординационизм», то есть некое униженное положение Сына Божия, Логоса, Христа по сравнению с Отцом, переводчик, вовсе не думая, что он совершает какое-то преступление, и зная, что в Евангелии написано «…дунул, и говорит им: примите Духа Святаго…» [48] («дух» означает «дыхание», Христос им дает Дух), написал, что Дух исходит от Отца и Сына.

Причем, надо сказать, что это прибавление к Символу веры (все, что касается Духа Святого) неизвестно где и кем было сделано. История этого прибавления до сих пор неясна. Как полагают, это было прибавление Иерусалимской Церкви. Кирилл Иерусалимский как будто бы один из первых, кто добавил эти слова.

Согласно преданию, это прибавление было санкционировано Вторым Вселенским собором, но в документах Второго Вселенского собора ничего этого нет.

Преподобный Максим Исповедник, когда ему говорили, что у латинян Символ веры отличается от православного, говорил, что, конечно, они по–своему правы, потому что Дух Божий исходит от Христа, когда Он Его нам посылает. И слова «Иже от Отца и Сына» надо понимать в смысле «через Сына».

И так было веками, пока не начали проклинать друг друга, и тогда уже припомнили им все, и в том числе это филиокве. Надо сказать, что в Католической Церкви, когда читают по–гречески или по–итальянски Символ веры, то никогда это филиокве не произносят, даже Папа Римский употребляет филиокве только в латинском варианте.

Есть богословы, которые считают, что здесь глубокая догматическая ошибка, кото–рую можно каким-то путем доказать, что она касается Божественной онтологии, касается сокровенной, внутренней жизни Божества, и что одни эту жизнь точно вычислили и точно определили и сформулировали, а другие — искаженно. Подтверждения этой мысли нет, потому что мы не знаем никакого общецерковного вселенского определения, которое бы объявило слово «филиокве» ересью.

Что касается притязаний кого бы то ни было знать внутреннюю жизнь Божества, то, я боюсь, эти притязания ни на чем не основаны. Мы знаем о тайне Божией, которая есть любовь, соединяющая между собой ипостаси, но в основном Евангелия и Ветхий Завет, и вообще весь изначальный христианский опыт говорят о Боге, обращенном к миру… «Бога же не видел никто», — говорит евангелист Иоанн [49] . А явил Его единородный Сын, то есть мы знаем только то, что мы знаем через Христа!

Почему же возникли эти концепции? Дело в том, что людям, особенно с философским складом ума, всегда хочется перейти к размышлениям о природе Божества. Размышлять об этом можно, но считать, что это размышление является догматом, выражением какого-то глубинного откровения, — боюсь, это совершенно несправедливо.

Вот эти самые оговорки я сделал для того, чтобы понять, что возникло на базе разделения, которое мы сейчас описываем. Я еще раз подчеркиваю, что сначала возникло разделение, отчуждение различных этнопсихологических церковных кругов, а потом уже начали обвинять друг друга в отступлении.

[…] Я думаю, что протестантизм, также как и католицизм, и православие, возник на национально–географической почве. Протестантизм был здоровой реакцией народов определенной культуры, преимущественно североевропейской, на средиземноморское романское христианство. Реакцией очень мощной, продолжающейся до сих пор. Надо сказать, что сейчас влияние этой реакции на католический мир колоссально! Потому что средиземноморская культура — она ведь очень древняя. А северная культура — более молодая, и она является актуальной для Церкви.

Площадь св. Петра. Ватикан

Видите ли, тут есть одна особенность: Рим есть Рим. В нем все соединено. Пышные, украшенные бесконечным количеством картин, статуй, орнаментом церкви — это порождение греко–римского, соответственно потом и ренессансного времени. Мы, на православном Востоке, захвачены этим потоком, у нас церкви пышные, раззолоченные, украшенные. Потому что мы коренимся в средиземноморской среде, которая у нас помножилась на этнографические особенности Восточной Европы.