Шрифт:
– Не завидуйте мне, девоньки! Все это далось мне тяжким трудом. Вы бы видели, как я начинала. Врагу не пожелаю! Одна! Зимовала во времянке, в кирпичах. Все знакомые у виска крутили. Мол, ненормальная! А тридцать восемь особняков все же построила! – заводит Клавдия такую уже знакомую нам песню.
Мы едим и слушаем.
– Я с детства трудолюбивая! – продолжает Клавдия. – И тьфу на тех голодранцев, которые ленятся, ничего не делают и ноют, что жизнь не удалась. Только завидуют! Сами виноваты!
Светка поддакивает. Как пить дать, делает над собой усилие, чтобы скрыть зеленую зависть. Уж я-то знаю! В ее квартире – затяжной ремонт. И ей проще его прекратить, чем закончить.
Я под шумок уплетаю деликатесы. Построить тридцать восемь домов – фантастика! Классно, конечно. Но строительство – не мой профиль!
Выдержав весь этот цирк и ярмарку тщеславия, мы собираемся домой. Клавдия загружает нас яблоками, грушами, зеленью, всем, что растет у нее около дома. И мы опять плетемся через пески, к Познякам. Молчим. Настроение гадкое. Будто тебя взяли и действительно оплевали со всех сторон. И ты стоишь в чужих слюнях. В ступоре. Как памятник.
– Нет, дом в Осокорках хорошо! Но не для меня! Я бы там с ума сошла среди лягушек, – это Светка подает голос.
– Наши Позняки я не променяю ни на какие хоромы! – это я утешаю себя, как могу.
– Вот какого рожна мы туда поперлись, скажи мне?! Я же знала, что так и будет. Настроение себе только испортили. Дуры!
– Все. Больше ни ногой!
Через три месяца Клавдия опять приглашает нас на селедку и чай. И мы вновь плетемся по пескам. Тешить чужое тщеславие.
Включаю компьютер. Сайт знакомств. Ух ты! Сколько мне писем! Однако! Сто восемьдесят! Ничего себе! Мужчины оценили мои достоинства? Наконец-то! Может, здесь моя половинка?!
Открываю письма. Одно. Второе. Третье. Сто восьмидесятое. Везде одно и то же!
«Где ты, моя киска, ласковая и пушистая? Я готов прилететь к тебе на крыльях любви».
«Мы совьем с тобой уютное гнездышко, милая! Где ты территориально? Готов выехать сейчас».
«Ты любишь медленно или динамично? Я целую твои пальчики на ножках».
И все в том же духе и тональности.
Я ничего не могу понять. Они все с ума сошли? Все письма от молодых мужчин. Возраст от восемнадцати до тридцати пяти! Мир перевернулся! Неужели я настолько хороша!?
Зову Ленку, дочь мою. Ей двадцать лет. Может, она разберется лучше меня.
Ленка смотрит на письма, на фотографии парней.
– Ух ты! Какой красавчик! А этот, симпатяга! Ничего себе! Маман! Ты взбесилась? Ясен перец, почему такой урожай! Ты себя преподнесла, как царицу на фоне этого дворца! Додумалась же! Вот мотыльки и налетели, как на мед. Это же все альфонсы! Ничего себе, сколько их у нас в Киеве! Вот где все наши женихи!
– Как альфонсы?
– А ты помести другую фотографию. На фоне панельной хрущевки.
– Альфонсы, говоришь?! Ты только глянь, сколько их бездельников! Армия. Их же можно трудоустроить!
– На завод «Арсенал»?
– По профилю. В стриптиз-шоу! В ночные клубы! Пусть честно деньги зарабатывают.
Я выхожу на воздух. Прогуляться возле нашего шестнадцатиэтажного дома, что на улице Бориса Гмыри, 3. Борис Гмыря, кстати, всемирно известный оперный певец.
Хожу вокруг дома, дышу усиленно, перевариваю случившееся. Навстречу мне – Рита Леопольдовна. Соседка с шестого подъезда. Улыбается.
Чего ей-то грустить? Муженек ее первый сколотил состояние на похоронном бизнесе. В 90-х годах. И сам ушел в мир иной, оставив Ритке торговые павильоны по всему городу. Теперь она плюет на кризис и живет со сдачи в аренду недвижимости.
– Как тебе мое лицо? – Рита кокетливо хлопает ресницами. – Недавно сделала лазерную пластику. Месяц в синяках была. Из дому не выходила.
– Обалдеть! Девочка! Помолодела вдвое. Двадцать лет! Ну, самое большее – двадцать три! И хвостик «Леопольдовна» тебе уже как-то не клеится. Не к лицу, – нагло вру я.
– Пошли ко мне, на чай, – приглашает взбодренная Рита.
И я догадываюсь, что она тоже, как и Клавдия с Осокорков, развернет передо мною свою ярмарку тщеславия.
Трехкомнатная квартира Риты сияет великолепием и красотой. Мы сидим в уютной кухне, в четырнадцать квадратных метров. Хозяйка разливает коньяк «Хеннесси». На деревянном блюде – бархатные персики, фиолетовые сливы, спелые груши. В плетеной вазочке – кешью, кедровые, лесные орехи. В хрустальной тарелке – оранжевая семга. И моя слабость – шоколадные конфеты «Ромашка», «Белочка», «Трюфели».