И всему этому наперерез идем мы – я, Габи и Ави, – глотнуть кофейку в пролом по имени «Сильвана».

Повыцвела на нас темно-зеленая форма, но ботинки еще без пылевого упека в прострочках. Матерчатые ремни в полном комплекте, патронташи и фляжки, американская винтовка М-16, с которой могущественные союзнички продули вьетнамскую войну, и прочее тому подобное – все при нас, и работа наша пусть в чем-то скучнее войны, но уж много веселее любого позорного мира.

Абу-Шукран нашу тройку выучил за неделю, что мы здесь без смены с шести до четырнадцати: я – кофе, Габи и Ави – чай с мятной травою. По сигаретке: вчера набежали на нас восхищенные американские туристы, фотографировались, обнимались – и подарили по пачке «Парламента». С кофе отлично идет, как полагает жандармский нижний чин я; зато жандармский нижний чин Габи, напротив того, считает, что лучше оно – с чаем. Жандармский унтер-офицер сверхсрочной службы Ави свои вкусы и пристрастия не обнаруживает.

– Допили? – спрашивает он нас. – Тогда двинулись.

На первых лавках вдоль по улице Давида хозяева возвели железные шторы, распахнули двери в ожидании утренних дураков.

– Шведка блондовая, отпад! – восклицает Габи. – На русскую похожа, да? не?

– Только если ей «Плейбоем» морду прикрыть, и чтоб полная темнота.

– Свяжись, – бормочет Ави. – Время.

Я, радист, выволакиваю пол-антенны из американского передатчика в облупленном алюминиевом кожухе.

– …второй обход, порядок, будем сейчас у Стены, все, прием…

– …порядок, все.

Западная Стена – Стена Плача – часть каменного забора, ограждавшего по внешней линии гигантскую паперть Иродова Храма, еще в собственной тени. Рядом с нею чуть ли не полгода чинят канализацию. Стену на нашем участке стерегут два деда из местного ВОХРа с автоматами без магазинов. Резервисты в собственных туфлях и носках – вместо армейской шерсти и кожи.

Проверяют деды сумки, изредка – карманы. В случае тревожном – зовут нас: для этого есть в ихней будке полевой телефон.

– Как дела?

– Порядок, – отвечает младший дед.

Приближается давешняя шведка – в шортах, без лифчика, с огромным красным мешком-палаткой. Скорее всего, была в Нуэббе у Красного моря, загорала и перепихивалась на нудистском пляже, а теперь осматривает Стену и прочие мечети и церкви.

– Слышь, задержи ее, слышь, дед, – не выдерживает Габи. – Мы ей организуем личный досмотр… мисс, плиз, опен ер прайвет фор зе секьюрити чек!

– Заткнись, – говорит Ави.

Шведка проходит. Деды только потолкли пальцами ее мешочище, а возиться заленились.

– Надо смотреть как положено. – Ави злой как собака со вчерашнего вечера: баба не дала. – Я за вас проверять не обязан, ясно? А то ты только когда какого-нибудь Махмуда видишь в галабие, с Кораном, так работать начинаешь. А проносяткак раз вот такие давалки, вроде бы туристки!

Деды расстроились. Один даже борзо порывался догонять прошедшую куда-то в сторону Магрибских ворот необысканную телку.

– Куда с поста?! – робкий щекастый вавилонянин, повинуясь моему взреву, останавливается и, переступая на полусогнутых, начинает рассказывать о зяте, что имеет отношение к Системе Безопасности.

– Ладно, вяжи, – Ави ненавидит, когда вокруг него нарушают тишину. Но компанейский Габи размыкает широкие уста и говорит:

– На днях это. Обеспечивали. Там чего-то за немедленные переговоры по урегулированию конфликта. Ну, демонстрация. Товаров там, правда, много хороших было. Студенточки, сисечки, попочки.

Внезапно Габи переполняется либидинозной энергией, пронзительно-звонко всплескивает в ладоши и громко запевает популярную песню:

Нету, нету у меня любви.

Нету, нету и нема!..

– Не надо, солдатик, не надо, нехорошо, – останавливается перед нами старушка в дешевом паричке из нейлоновой пакли. – Не надо эдак-то. Свято место сие, да и перед язычниками неудобно. Увидят они, что наше воинство себе такое здесь позволяет, и возомнят в сердце своем: курить начнут, фотографировать, а то еще голые сюда припрутся…

– Мамочка, – всхлипывает Габи, – мамулечка ты ж моя родненькая! Верующий я! Весь род наш истинную веру держал от праотцев. Батя – так он же старшой в молельне нашей!! В субботу – ни-ни!!! Еще когда на чужбине мыкался, и то всегда собачьего сынананимал в лавке сидеть, мамочка ты ж моя!!!

Габи норовит обнять старушку, прижать ее ко всем своим портупеям, но та уклоняется, отчего паричок съезжает ей на нос, – и улепетывает на ломких лиловых ножках.