— Садитесь, — зашептал хозяин квартиры. — Садитесь. Я знал, что вы поймете. Вы же музыкант, а это такой шедевр! Единственный экземпляр! Раритет…

Она сопротивлялась этой странной, нечеловеческой гармонии и, собирая волю по крупицам, сказала зачем-то:

— У вас же слуха нет…

Очнулась Настенка стоящей на четвереньках и стонущей так громко, что Якову Михайловичу приходилось закрывать ее вопящий рот рукой. Она никогда ничего подобного не ощущала. Могучие приливы нездешней страсти накатывали на все ее тело, корежа рот, выпучивая глаза… Он перевернул ее на спину, подтолкнув упасть на толстый ворсистый ковер. На мгновение она пришла в себя, увидела свои окровавленные колени, ощутила саднящую боль в локтях и поняла, что ее пользуют давно.

— А-а-а!!! — застонала она от ужаса, что тело предало ее душу и испытывает неземное наслаждение, тогда как она обещала Ивану…

На этом месте ее нравственных мучений Яков Михайлович продолжил. И она опять кричала и царапала ему спину, ломая ногти. А потом открыла глаза и увидела над собой молодого человека с усиками, похожего на дятла. Он и пользовался ею, как дятел, впервые долбящий дупло для своей фамилии. Даже ливрею не снял, подумала Настя, и тело ее мелко-мелко затряслось, готовое взорваться всей плотью.

И при этом она просила гадким развратным голосом:

— Еще! Еще!

Уже утро явилось за окном.

Яков Михайлович клевал носом, сидя в кожаном кресле, а человек-дятел приводил в порядок свою ливрею.

Она обнаружила себя на широченной кровати без простыней. Ее бедра вкручивались в пустое пространство, выписывая восьмерки, будто ею обладал невидимка, а из осипшего горла вырывались глухие стоны.

Она с трудом укротила свое тело, будто наездник натягивал поводья разогнавшейся лошади. А в ушах Ивановы слова — не будь блядью!!!

Оглядела себя — вся в кровавых подтеках и царапинах. Засосы на шее и вспухшие соски. Кожа липкая и будто чужая. Ее чуть не стошнило… Внизу живота болело нестерпимо. И в других местах жгло так, словно ее нежность терли наждачной бумагой. Облизала губы — на языке вкус шлюхи, отработавшей три смены подряд!

— Мамочка моя… — прошептала она.

Вышла из спальни, взяла со стола нож и подошла к дремлющему Якову Михайловичу. Голая, с разметавшимися волосами, с занесенной над головой сталью, она пугала само пространство этой квартиры. Внезапно открывший глаза Яков Михайлович лишь зевнул, разглядев в полумраке бледную фурию.

— Викентий, — попросил он сонным голосом. — Забери у девушки режущий предмет!

Молодой человек выпорхнул из-за ее спины, перехватил решительную руку в запястье и, нежно его вывернув, забрал оружие.

— Что же вы, Анастасия, — поинтересовался Яков Михайлович, — убить меня хотели?

Она тряслась всем телом, осознавая, что остается нагой и истерзанной, а на его лице — выражение обожравшегося сметаной кота.

— Убить, — подтвердила. — Скотина!

— А за что, собственно? Все было как договорено. Уж, позвольте заметить, удовольствие вы получили куда большее, чем я. Всегда завидовал женской физиологии.

По ее лицу текли слезы беспомощности и гадливости:

— Вы меня изнасиловали!

— Помилуйте! — не согласился Яков Михайлович. — Все случилось по обоюдному согласию. — Он протяжно зевнул.

— Я немедленно пойду и сделаю экспертизу! Ваша кожа под моими ногтями! И… И вообще, что вы со мною сделали! — Она оглядывала свое истерзанное тело. — Это садизм! Вы сядете за это в тюрьму! Групповое изнасилование!

Яков Михайлович нарисовал на лице брезгливость:

— Да прикройтесь! Прошу! Вы не выглядите привлекательно… И говорите как следователь.

Она с трудом сдержалась, чтобы не впасть в истерику. Трясясь, оглянулась, подобрала с пола несвежую простыню, завернулась в нее, ощутив исходящий от ткани запах беспутства.

— Где у вас телефон? Я немедленно вызываю полицию!

В руке у Якова Михайловича появился пульт дистанционного управления, и через мгновение на большой плазменный телевизор Насте представился порнографический фильм с ее участием. В этой продолжительной ленте она исполняла доминирующую роль.

Девушка в ужасе смотрела на свою неистовую страсть, на свое гибкое тело, принимающее поистине фантастические ракурсы, которыми пользовался Яков Михайлович. Его же роль была достаточно скромна, обыкновенна для мужчины в сексе, тогда как женщина на экране поощряла мужчину к экспериментам своими налитыми зрелостью бедрами, крутя ими бесстыже и разнообразно, выворачиваясь на божий свет чуть ли не наизнанку. Она, можно сказать, терзала плоть хозяина квартиры, высасывая из него крепкими губами энергию до пустоты, а когда сама приближалась к концу аттракциона, коих было множество, хохотала, как обыкновенная шалава, и почему-то плевалась в разные стороны, изображая мужской половой орган, сеющий себя в пустоту.