— И что это нам дает по части расследования?

— Ничего почти, — смутился Бубнов.

— А что там в «почти»?

— Там еще заместитель главного врача в больнице несколько дней не появлялся! Не могут связаться! Фотографию выслали. На всякий случай размножили. Ща факсану!

— Где безумная старуха и где врач? — спросил полковник.

— Я не хотел говорить об этом…

Из факса поползла бумага, на которой был изображен Яков Михайлович собственной персоной.

Лицо как лицо, подумал Крутоверхов.

— Не отчаивайся, Бубнов! Может, это и ниточка! — И приказал водителю: — Вези мня домой обедать!

В пятнадцать сорок пять к тыльной стороне вагона Жагина, оставляя рельсы между колес, задом подъехал крытый военный грузовик. С пассажирского сиденья на землю спрыгнул Митя, что-то сказал водителю и забрался в вагон. Переговорив с другими охранниками, он велел им подойти к купе импресарио и ждать. Сам вошел внутрь и встретился взглядом с Жагиным. Постарался держать себя в руках.

— Что, — спросил продюсер, — еще выросла?

— Растет, — подтвердил Митя. — Пройдет ли через двери?

— Пройдет, здесь двери нестандартные!.. Давай поторопимся!

Митя открыл дверь и велел охранникам браться за дело.

Пять метров до выхода Жагина тащили тридцать минут. Тело его кантовали, огромная голова билась об углы, и казалось молодым людям, что тащат они не человека, а огромного быка, у которого вместо головы целая луна.

Жагин стойко переносил мучения, ни разу не застонал даже. Успокаивал, что осталось совсем немного, все за работу получат вознаграждение.

Водитель подал металлический трос к выходу, когда различил в сумерках через зеркало заднего обзора свет фонарика. Еще минут пятнадцать Жагина обвязывали, спорили вполголоса, как эффективнее, чтобы не запрокинулся, пришли к выводу, что под мышками надо вязать.

— Все отлично, ребят! — поддерживал Жагин. — У нас все получится!

— Вира! — скомандовал Митя.

Водитель рванул рычаг, и лебедка, напряженно гудя, чуть ли не воя, сантиметр за сантиметром потащила Жагина из вагона… А потом гигантское тело зависло в воздухе, а трос затрещал, будто был неминуем обрыв.

— У меня лебедка — до пятисот килограмм! — испугался водитель. — Меня же в дисбат за порчу техники!

Всем составом охрана бросилась поддерживать тело Жагина снизу, направляя его к машине, пока наконец продюсера не уложили в кузов.

— Ты место присмотрел? — спросил Жагин Митю, когда грузовик тронулся с места.

— Конечно, Андрей Васильевич. Там, правда, снег еще, так я еловых веток нарезал, а сверху одеял набросал.

— Спасибо.

— Но все равно замерзнете! На дворе минус.

— Я холода не чувствую.

— И термос с кофе я вам взял…

— Хороший ты парень!

Ехать было недалеко, поля начинались прямо за чертой маленького города Коврова. Бескрайние, они подсвечивались на горизонте садящимся солнцем.

До места доехали за пятнадцать минут.

Сгрузили Жагина гораздо легче. Лебедка уложила его прямо на еловый лапник, покрытый ватными одеялами. Только затылок огромной головы улегся прямо в сугроб. Снег зашипел и от человеческого тепла начал таять.

Митя не знал, что сказать, когда работа была сделана. Но здесь поторопил водитель, который заныл, что ему в части надо быть через полчаса, иначе кирдык.

— Иди, Митя, — с трудом проговорил Жагин.

— Вы в порядке? — спросил глупость охранник.

— В порядке…

— Я поехал?

— Езжай. Все помнишь?

— Все.

— С богом!

Все погрузились в кузов, и машина натужно тронулась в обратный путь.

Оставшись в одиночестве в подкрадывающейся к нему ночи, Жагин пытался думать. Но в разросшемся мозгу мысли его терялись, а память выдавала странные картинки не совсем его жизни. Он не мог вспомнить имя своего кота, зато перед глазами проплыл сюжет Бородинской битвы из школьного учебника. Он мучился, чтобы вспомнить лица родителей, но так и не смог это сделать. Из ушей пошла кровь, а из правого глаза импресарио выкатилась большая слеза. Но здесь в воображении всплыл светлый лик Образиночки, его дочери, рыжей, как летнее солнце. Она протягивала к нему руки, все в конопушках, и, заливисто смеясь, звала:

— Папка, иди скорее сюда! Я так по тебе соскучилась!

И он пошел, побежал, помчался на встречу со своей девочкой! Спотыкался и сам хохотал в ответ на ее смех! Рвал с поля яркие цветочки для нее на бегу, от назойливой пчелы отмахнулся — и вдыхал, вдыхал запах счастья! А потом их руки встретились. Маленькие ладошки в большие. Он подбросил дочь к самому голубому небу и, поймав ее, все целовал без устали конопатое лицо своей Образиночки…

— Папочка!

— Любовь моя!..