И опять групповое сознание подверглось делению на составные, а составные, в свою очередь, заняли привычные места. Здесь зал не выдержал и зааплодировал неистово. Если Народная СССР никогда не представляла себя мальчиком, то государственные мужи уж точно не фантазировали себя девочками. Тем более негритянками. Ну, может быть, за исключением министра культуры, у которого была очень развита фантазия.

Народ на площади хлопал в ладоши от души. Люди перестали жевать шаурму и покупать воздушную вату. Население Коврова замерло, уставившись тысячами глаз в магический экран.

И опять Иван Диогенович волею своей собрал души воедино и вновь отправил их в Африку, где по тропинке шла не девочка Тамбуси, а мальчик Витя, только здесь его звали Абидеми, что означает «рожденный без отца». Он не несет на голове воду, он поймал несколько змей, которых обменяет на еду и необходимые вещи. Все добытое он отдаст матери… И тотчас следующий вариант завладел общим сознанием: одна из змей укусила мальчика в бедро, оглушительная боль, так что зал вскричал, как и вся площадь, потом забытье… И опять девочка Тамбуси идет к своей деревне с кувшином воды на голове…

Настя, пережившая с залом все то же самое, по мысленному приказу Ивана Диогеновича ударила молоточком по ноте «ми», но промахнулась, попав по двум брускам одновременно. От случившейся какофонии аудитория очнулась до времени, ощущая в своих душах многополярное расслоение. Например, важный человек за бронированным стеклом ложи чувствовал себя одновременно и мальчиком Витей, и его двойником Абидеми, в придачу еще и негритянкой Тамбуси, да и про свою настоящую сущность он не забыл. Со остальными зрителями дело обстояло точно так же.

Настя прицелилась и теперь точно попала в ноту «ми».

Все вновь стали самими собою и, пережив недоумение, перемешанное со страхом, вновь зааплодировали артисту.

Даже Валентине Карловне Шмаковой на время удалось забыть о смерти мужа. Она глазела на сцену и шептала многократно:

— Святой Иваан! Святой…

— Если бы отец мальчика Вити, — заговорил человек-ксилофон, — после срочной службы согласился поехать работать водителем в дружественную африканскую страну, то он бы там мог познакомиться с местной женщиной, которая родила бы ему мальчика Абидеми. Выбери он этот вариант, не выбери — отец Вити своим сомнением родил несколько Вселенных. Нерешительность плодовита! В одной из Вселенных он погибает еще до рождения сына, которого, если вы помните, зовут Абидеми, то есть «рожденный без отца», а в другой родилась девочка Тамбуси, совсем от другой женщины. И отец Вити до старости будет крутить баранку машины. Главное — мы должны понимать, что всё — и Тамбуси, и Абидеми, их матери, их деревня, страна, мир, Вселенная — лишь производная от мальчика Вити. А он, в свою очередь, — производная выбора своего отца… — Иван сделал паузу. — И следовательно, вы все, сидящие в этом зале, все, слышащие меня, вы проживете жизни и мальчика Вити, и негритянки Тамбуси, их отца и жен его возможных!.. — Иван сделал паузу, чтобы информация усвоилась, и, убедившись, что рассказ бетоном лег в мозги зрителей, продолжил: — Этот рассказ записан в ячейки вашей памяти и стал причиной рождения тысяч Вселенных, в которых вы абсолютно вариативны. Вы проживете столько жизней и судеб, что нет такой цифры, в которую они уложатся!

Иван Диогенович почувствовал некое сомнение в зале. А здесь еще и Валентина Карловна поползла к сцене, перелезая через сидящих в проходе, как медлительная игуана.

— Святой Иваан! — приговаривала. — Мессия!..

Из правительственной ложи последовало указание, чтобы бедную женщину перехватили по пути, вывезли из филармонии и приняли все необходимые действия медицинского характера. Охрана бросилась исполнять указание, а пока в зале атмосфера немного разрядилась, зрители заговорили между собой, обмениваясь впечатлениями.

Из-за кулис вышел Митя и поставил перед головой Ивана Диогеновича стакан со свежим апельсиновым соком. Человек-ксилофон через трубочку вытянул содержимое и поблагодарил:

— Спасибо, Дмитрий Константинович!

Карловну схватили и понесли на выход. А она кричала почти театрально:

— Ах, оставьте меня! Я жена губернатора!!!

И в зале, и на площади в едином порыве доброты своей подумали: «Уже нет!»

Яков Михайлович сидел с багровым от злости лицом. Он перебрал пальцами десяток шприцев в нагрудном кармане пиджака, но понимал, что нужного химического соединения от галлюцинаций с собой нет. Он уже отчетливо понимал, что наш ответ Чемберлену в должной мере не состоится. Но то, что двери будут хлопать так, что многие останутся без пальцев, так это будьте спокойны. И мышь способна убить слона.

— Папа, — произнес Викентий почти возвышенно. — Вечная жизнь!

— Какая для дятла вечная жизнь!!! — прошипел психиатр. — Птичья тушка сгнивает за неделю!

— Тогда и для уха вечность заказана? — ответил Викентий, улыбнувшись презрительно.

— И я про то же! — стиснул зубы Яков Михайлович. Он совершенно запамятовал о наклеенной бороде и зачесал лицо с такой неистовостью, что волоски полетели в разные стороны.

— Мужчины! — призвала Настя. — Я же говорила, что моя бабушка похлеще этого дядечки была! Уж такую белиберду в голову засунет, что потом тыщи платить людям приходилось, чтобы с нее ее же собственный сглаз снять! Какое бессмертие! Какие перевоплощения?!! Сеанс надувательства!

— Ты откуда взялась? — злобно хмыкнул Яков Михайлович. — Ты из моего уха! А изначально — из пластинки, записанной шиворот-навыворот!

— И что же?

— Сто лет прошло, — напомнил психиатр.

— Так здесь все объяснимо, потому что материально, — нашлась Настя. — Ухо — материально, пластинка — материальна, и я… Ну, вы, мальчики, и сами могли убедиться!

Рокоток разговоров в зале стих, и Яков Михайлович успел подумать о том, что цыганка права. Все логично, никакой импровизации! Да и поздно уже что-то возвращать…