В четверг, когда попечительский совет собрался окончательно решать, с кем подписывать контракт, «Ковальски и партнёры» отказались участвовать в конкурсе. Контракт достался компании «Вудвуд и партнёры».

— Поганцы какие, — твердил отец. — Решили меня обскакать, да ещё на дармовщину! Теперь у этих недотёп мало шансов выплыть. И поделом. Это бизнес, тут всё всерьёз, не понарошку. Ковальски никогда не умел делать серьёзные ставки. Зато «Вудвуд и партнёры» способны играть по-крупному. — Отец потирал руки, точно актёр в роли Шейлока.

И тут во мне словно что-то перещёлкнуло. Я понял, что есть, есть основания сравнивать отца с Шейлоком. Не потому, что он любит дукаты, а потому, что он стал в точности таким, как все ожидали. Интересно, а мог он стать другим человеком? И зависело ли это от его личного выбора? Были у него варианты? Или жизнь — это такая ловушка? Или он об иной жизни и не мечтал никогда?

Вот теперь он получил этот контракт, и Коммерческая палата наверняка снова выдвинет его в Бизнесмены года. На этот раз — шестьдесят восьмого. Именно этого все от него и ждут.

Я впервые в жизни размышлял о том, нравится ли отцу, как сложилась его судьба.

И нравится ли мне, как складывается моя судьба.

Или мы оба — шуты судьбы?Как Ромео.

В пятницу мы с Мирил на пару составляли схемы предложений. И завтракали вместе. И вызвались вместе делать новый проект мистера Петрелли под названием «Роль калифорнийской золотой лихорадки в моей жизни». Он попросил сделать главный упор на значимость этого исторического периода лично для нас. Потом мы вместе пели партию сопрано на уроке мисс-Вайолет-на-шпилистых-шпильках. А когда пришло время мыть доску в конце учебного дня, мыли её вместе.

Поэтому мы вместе стояли у доски, когда вошёл мистер Гвареччи и передал миссис Бейкер телеграмму в конверте. Она вынула жёлтый бланк, прочла, выронила и бросилась вон из класса. Мистер Гвареччи остался стоять растерянный. Потом он ушёл, а мы подобрали телеграмму, чтобы положить на стол. Ну и не удержались, прочитали. Я не всё запомнил, но вот самое важное:

Уолтер Кронкайт каждый вечер освещает в своей программе события в Кхесани, и новости становятся всё мрачнее. Гарнизон военной базы — пять тысяч человек — отрезан, обложен со всех сторон, продовольствие и боеприпасы им доставляются только по воздуху, не на самолётах даже, а на вертолётах. И каждый вертолёт, прорываясь сквозь блокаду, подвергается мощнейшему обстрелу, ведь базу осаждает двухсоттысячная вьетнамская армия. Морские пехотинцы, обороняющие Кхесань, буквально зарылись в землю, в землянки с метровым накатом, иначе от шквального огня не спастись. Вьетнамцы не только беспрерывно бомбят базу сверху, они ещё и делают подкопы, чтобы взорвать пехотинцев снизу. По некоторым данным, подкопы обнаружены совсем близко от опоясывающей базу колючей проволоки, и теперь пехотинцы прослушивают землю стетоскопами, как врачи, и ходят с рогатинами, как ведьмы, — в Средние века так искали воду и клады.

Ну, сами понимаете, если военные взялись за стетоскопы и рогатины, значит дело плохо.

Тем не менее Белый дом утверждает, что противник постепенно выдыхается, а потери американской армии незначительны. Главное же: американцы никогда, ни за что не отступят и не отдадут врагу военно-морскую базу Кхесань.

Программу Кронкайта мы смотрим после ужина всей семьёй, даже сестра спускается к телевизору. Смотрим молча. Не только потому, что отец вопит не своим голосом, если кто вздумает прервать его любимого Уолтера Кронкайта. Впрочем, иногда отец сам горестно мотает головой и шепчет: «Пять тысяч мальчиков! Господи Боже! Пять тысяч мальчиков в западне». Нам показывают фотографии этих мальчиков: в лабиринтах траншей, в землянках. Они, хоть и в шлемах, зажимают руками уши — видимо, грохот пальбы и взрывов там оглушительный. Отец берёт маму за руку, и они молча переглядываются.

Сестра сидит с прямой спиной. Наверно, от возмущения. Наверно, её так и подмывает сказать что-нибудь типа: «Я же вас предупреждала», или: «Если бы президент Джонсон послушался разумных людей и вовремя оттуда убрался», или: «В Вашингтоне совсем сбрендили». Но она молчит. Когда на солдат, которые, зажав уши, прячутся в щелях в земле, ежедневно сбрасывают по пятьсот бомб, даже детям цветов, мечтающим о мире во всём мире, остаётся только смотреть и надеяться.

Думаю, весь наш город это и делает. Смотрит и надеется.

И миссис Бейкер надеется. Я точно знаю.

Хотя держится она так, что нипочём не скажешь, что у неё беда. Ходит по школе, будто слово «Кхесань» — просто имя собственное в предложении, схему которого задано составить. За окном весна, и миссис Бейкер смотрит на нас как на свой сад, где осенью она сеяла и сажала, а теперь дождалась бутонов и всходов. Она целый год сгребала сухие жухлые листья, подсыпала плодородной почвы, разравнивала, поливала… Поверьте, мы дали неплохие, крепкие ростки. Особенно Мей-Тай, которая теперь разбирает предложения и строит схемы лучше всех учеников в обоих седьмых классах. Скажете, ничего особенного? Но для миссис Бейкер это — личная победа.