Вокруг было тихо-тихо. Порт казался сновидением. Призраком вне времени. Оазисом, который затаился всего в нескольких сотнях метров от площади Бастилии. Себастьян уселся прямо на доски, опершись спиной на деревянную стенку рубки. Вытянул ноги, отхлебнул пива и положил замок обратно в сумку Никки. Увидел в сумке пачку сигарет. Вытащил одну, закурил и воспользовался случаем — заглянул в бумажник бывшей жены. Как он и ожидал, там лежала недавняя фотография детей. Камилла и Джереми были разнояйцовыми близнецами. Они родились в один день, но трудно было найти более точные слепки двух разных семей — Камилла была Лараби, Джереми — Никовски. Честное слово, это было что-то неправдоподобное! Камилла ничуть не походила на свою мать. Она тоже была необыкновенно привлекательной, но лицо у нее было круглое, на щеках ямочки, черты мягкие, носик чуть вздернутый. Джереми унаследовал черты польских предков матери. Холодную недоступную красоту, прямые волосы, тонкий нос, очень светлые глаза, стройное гибкое тело. С годами сходство только увеличивалось, лишая Себастьяна душевного равновесия.

Себастьян сделал долгую затяжку, вспомнив упреки Никки два часа тому назад. Неужели он и в самом деле принес в жертву своему самолюбию любовь к детям? Конечно, это не совсем так, но была в ее словах и доля истины…

Все эти годы он зализывал свои раны, бессознательно пытаясь отомстить Никки. Не в силах избыть горечь, он хотел наказать ее, заставить заплатить за неудачную семейную жизнь и развод. Но навредил в первую очередь детям. Желание воспитать близнецов совершенно по-разному было абсурдным и безответственным. Нельзя сказать, что он не понимал этого раньше, но у него всегда находились убедительные доводы, чтобы оправдать свое решение.

При свете луны Себастьян рассматривал фотографию сына. Отношения у них были прохладные, они плохо понимали друг друга. Конечно, он любил его, но какой-то отвлеченной любовью, лишенной тепла и понимания.

И это была его вина. Он никогда не смотрел на сына доброжелательно, постоянно сравнивал его с Камиллой, и сравнение никогда не было в пользу сына. Он сразу стал относиться к нему с недоверием. Так относятся к делу, заранее обреченному на провал. Конечно, это было неправильно, но он ничего не мог поделать с твердой уверенностью, что от Джереми будут только неприятности, потому что его мать, на которую он так похож, горько его обидела.

Последние годы они хоть и виделись каждые две недели, но общего между ними ничего не было. Себастьян водил сына на выставки и на скрипичные концерты, потому что так было проще, удобнее. Потому что он ничего не хотел знать об интересах сына. Он как бы отметал их, считая недостойными. И это было несправедливо, потому что на самом деле он, Себастьян, не пожелал тратить свое драгоценное время, чтобы заинтересовать сына искусством или классической музыкой.

Когда они с Никки обыскивали комнату Джереми, Себастьян очень удивился, увидев на полке книги, посвященные киноискусству. Конечно, из-за боязни саркастических насмешек Джереми никогда не говорил ему о желании поступить в киношколу, о мечте стать режиссером. Да, он не старался завоевать доверие сына, поддержать его в выборе профессии…

Себастьян допил пиво, поглядывая на видневшуюся вдалеке ярко освещенную колонну на площади Бастилии.

Сумеет ли он загладить свою вину, исправить оплошности? Наладить с сыном контакт? Может, и сумеет. Но для этого сына нужно сперва найти.

Он зажег от окурка новую сигарету и решил не ждать завтрашнего дня, а испробовать польский номер немедленно. Убедившись, что Никки крепко спит, он взял замок и положил в карман.

А потом спрыгнул с парусника на пристань.

«Есть ли в Париже телефоны-автоматы?» — задавал себе вопрос Себастьян, поднимаясь по бульвару, который тянулся от набережной.

И поверил в свою счастливую звезду, когда увидел кабинку из стекла и алюминия. Но радость была недолгой. Кабинка подверглась нашествию вандалов, и телефон был вырван.

Себастьян вышел на площадь Бастилии, но долго там не задержался: перед Оперой стояли две полицейские машины.

Еще одну кабинку он заметил в начале улицы Фобур-Сен-Антуан, но и из этой позвонить оказалось невозможно. Ее оккупировал бомж и мирно спал там, укрывшись каким-то тряпьем и куском картона.

Себастьян, продолжая поиски, направился в сторону метро. У станции «Ледрю-Роллен» он наконец нашел работающий автомат.

Вставил банковскую карточку Никки и набрал номер, выгравированный на замке:

Себастьян задумался и стал читать инструкции, развешанные в кабинке. Чтобы позвонить за границу, нужно было сначала набрать 00, а потом код страны. Он сделал еще одну попытку:

Так. Они снова пошли по ложному пути. Забрезжил код Польши, вспыхнула надежда, но цифры вовсе не были телефоном. Что же это тогда?

«Что?!»

Себастьян стал вытаскивать карточку, но тут у него возникло искушение позвонить Камилле. В Париже час ночи, значит, в Штатах семь вечера.

На секунду он заколебался.

После убийства Дрейка и маори он объявлен в розыск. Не исключено, что телефон дочери прослушивается. А вот телефон матери, вполне возможно, и нет. Себастьян вздохнул. В любом случае копам уже известно, что он во Франции. Могут ли они засечь телефон-автомат? Вполне возможно, раз он воспользовался банковской картой. Даже наверняка. Но на это потребуется время. А за это время они с Никки уже исчезнут из порта Арсенал.