Я некоторые человеческие черты относила за счет социалистической обстановки, а нет, они присущи человеку вообще как таковому, — чем человек безыдейней (я имею в виду сейчас научные идеи), тем он более понятен, а уж сделать вид — всякие там слайды–шмайды, так уж нам всякий американец позавидует — наших знай! Вот так и работаем. Часто своего шефульку [49] университетского вспо–минаю, зав. кафедрой инженерной геологии в ЛГУ, где я работала. «Нету науки на Западе», — так решительно он говорил, когда приезжал из заграницы… И таки он был прав, нету науки, пришлось даже меня брать, чтобы американскую науку двигать. «Эксон» чувствовала, что я из хорошего дома, что у меня достойная школа. Моя близкая подруга [50] , которая со мной работала на этой же кафедре, сейчас в Бостоне, она бросила геологию и занялась писательством, так сказала, узнав о моем новом предложении: «Месть судьбы, Дина», и еще: «Теряю близких друзей»… Мы с ней вместе работали на кафедре — проводили «эксперимент века» (так вполне серьезно называл наш шеф нашу работу): крутились около электронного микроскопа, который стоял в углу, мокнул и чахнул, и, чтобы совсем не промок, его забрали какие-то люди с другой кафедры, чтоб он у них домокал. Весь мир един, и это удивительно!

Дети наши учатся, как я уже писала, в хорошей школе, аж завидно, всю мою зарплату туда отдаем, но ничего не поделаешь, бесплатное образование и правда ничего не стоит.

Старший, Илюша, кончает на будущий год школу, наверное, будет психологом или что-то гуманитарное. Тут хорошо то, что первые четыре года человек может не выбирать себе окончательную профессию, только потом специализация.

Никак ничего не получается с отсылкой моей книжки Вам, но я все-таки надеюсь, сейчас новую начала писать в перерывах между работами.

Яша много работает и дома, и на работе. Он просто заработался, «новый» вид искусства выдумал — что-то смешанное между печатаньем и живописью. У него в мастерской есть присасывающий стол, крутящийся мольберт, разбрызгиватели красок — пистолеты, само рисуется, само печатается.

Скоро будет выставка Яшиных картин в Иерусалиме. Эти все выставки–шмыставки тут ничегошеньки не значат. Я никак не могу понять: что же тут происходит? Как-то все обрывочно, дискретно, всего много, китайская перенасыщенность, и понять трудно — «кто правит бал?» и чего будет?

Одна из моих глав называется «Из мира нагана в мир чистогана». Тут денежки правят, и в то же время как бы и нет, вернее, не хочется в это упираться. Но власть денежного знака подавляет все, как Анри Волохонский говорит, что даже он не понимает, «что такое деньги?», на что я ему сказала: если нет ни копейки, то и не понять!

Свобода и несвобода одновременно.

Были летом в Израиле, теперь в Иерусалиме живет моя близкая подруга Наташа, и я, наконец-то, Иерусалим увидела со стороны любви. И что нового сказала я Заратустре? «Гроб Господень — пуст».

Две недели не могла в себя прийти после приезда, но сейчас уже ничего, приспособилась, хотя и страдаю от дефицита друзей, хочется с кем-то чувствовать солидарность в вещах, в словах, в пространстве. Я, по правде, скучаю по неразделенности моих приходящих мыслей. Нет того круга людей, с которыми бы похохотала, всех раскидало по миру, многие остались там, куда нет возврата. И как отыскивать тех, кто вдохновляет? Где находить друзей? Особенно Яше недостает очарования задумчивости, ему еще больше не хватает «философского общения», чем мне. Мне все-таки проще — «ландыши, лютики, ласки любовные…»

Иногда гордыня одолевает, и я прошу Ваших молитв и прощения.

P. S. Яша Вас всегда приветствует.

Дина

24–4–90

Дорогая Дина!

Наконец-то получил от Вас хоть несколько слов. Казалось, что Вы канули в неведомое… О всех превратностях и бедах узнал косвенными путями. И понимал, что бессмысленно писать по старому адресу. Безумно быстро бежит время. Но я рад, что Вы не пали духом вопреки всему и не утратили, кажется, своего яркого и светлого. Теперь жду от Вас рассказа, более подробного о детях и о своем житье–бытье.

Что касается меня, то в целом у меня жизнь идет в том же направлении и в том же духе. Правда, новые ветры перемен меня немного коснулись в том смысле, что сейчас берут в прессу некоторые мои работы и появилась возможность общаться с большими, в несколько сот человек, аудиториями (школы, вузы, институты, Дворцы и пр.) Но изменение это не качественное, а количественное. Борода стала белее, внучка, старшая, переходит в 6–й. Жена еще работает. Такие контуры…

Словом, жду. Привет мальчикам и мужу (хоть его не знаю). Может быть Вы когда-нибудь соберетесь побывать здесь.

Будьте благополучны и Богом хранимы.

Ваш о. Александр Мень

Август 1990

Дорогая Дина!

Очень был рад Вашему письму. Пока пишу краткую открытку. Жду от Вас — о Вашей жизни и обо всем. Как хорошо, что Вы вышли из всех испытаний, не потеряв своего духа, такого живого и искрящегося. Да, давно Вы уже погрузились в «инобытие», но все же. Главное остается вечным под любым небом.

Обнимаю.