Шрифт:
Я собрала материал, который перечитывала дома, и постучала в его гримерную.
— Войдите! — послышалось из-за двери.
Я вошла. Майк сидел в кресле, попивая виски и уставившись в экраны.
— Добрый день, — поздоровалась я как можно непринужденнее. — Я просто зашла пожелать вам удачи на завтра.
Он посмотрел на меня, наклонил голову и прочел надпись на коробке с диском, что я держала в руках.
— А, ну да, Колин и ее гинекологический мазок. Классика.
Это уже чересчур. Кто ему дал право судить, что должно быть на телевидении, а чего там быть не должно?!
— Знаете, может статься, она спасла несколько жизней, своим примером поощряя женщин…
— Боже мой, до какого абсурда тут все доведено! — Майк, держа в руке стакан, обвел комнату широким жестом. — Можешь что угодно говорить про Дэна Ратера, по крайней мере, мне не придется созерцать шейку его матки.
Я обмерла:
— Вы что, пьяны?
— Не настолько.
Он указал на экран, где была картинка с прогона для вечерних новостей. Новому ведущему Патрику Джеймсону едва перевалило за сорок. Дорогой автозагар и улыбка, как у звезды утренних шоу. Ходили слухи, что он пересадил себе мозг от необыкновенно умной собачки ши-тцу, но зрителям, похоже, было все равно: сам он текстов никогда не писал, а при чтении с телесуфлера выглядел вполне достойно.
— …Нефть разлилась после того, как танкер получил повреждения во время шторма неподалеку от Галвестона, — рассказывал Патрик.
Майк презрительно скривился.
Можно было не сомневаться: Патрик точно прочтет текст до последней запятой. За это руководство канала его и любило. Они могли не переживать, что он будет нести отсебятину и вызовет неудовольствие спонсоров.
— Власти сообщают, что при таком шторме в ближайшие сорок восемь часов в море может вылиться до двухсот тысяч галлонов нефти. Погодные условия не позволяют развернуть полномасштабные работы по борьбе с аварией, к тому же имеются серьезные опасения, что искра от корабельного двигателя может вызвать возгорание нефти.
— Это мое кресло, — язык у Майка уже заплетался. — На его месте должен был быть я. А они его из-под меня выбили, ублю… — Он замолк на полуслове.
— Майк, вам лучше пойти домой. — Я положила руку ему на плечо. — Отдохните немного.
— Видишь это? — Он указал на початую бутылку виски на столе. — Это «Брукладди». Сорок лет выдержки. Односолодовый. Я его пью только когда совсем паршиво и хочется свести счеты с жизнью.
Если он собирается свести счеты с жизнью до эфира, я точно его убью, А если он что-нибудь такое вытворит в моей студии, будет двойное убийство.
— Все, пора домой, — твердо сказала я. — Завтра с утра я хочу вас видеть бодрым и свежим!
— Есть, капитан! — Он пьяным жестом отдал мне честь.
Отвратительно. Я покачала головой и вышла.
Кабинеты сотрудников «Доброго утра» уже опустели. Все разошлись по домам, чтобы набраться сил перед завтрашней великой премьерой. В моем кабинете меня ждали сумки, но я не могла заставить себя последовать примеру коллег и пойти домой. Я еще раз прошлась по приведенному в порядок кабинету проверила, что ручки на столе лежат строго параллельно. Посмотрела на сумки. Постучала по полу каблуками.
Ну, ладно, хватит уже.
Спустя тридцать секунд я ехала в лифте, а еще тридцатью секундами позже вышла на этаже, где размещался отдел новостей. Отдел «настоящих новостей», как, наверное, выразился бы Майк. В глубине коридора виднелась зеркальная дверь с надписью «Семь дней». Я набрала в грудь побольше воздуха, напомнила себе, что надо извиниться за вчерашнее идиотское поведение, и вошла.
Кабинет Адама был за третьей дверью справа. Я постучала в надежде, что он тоже еще не ушел домой — или в бар, с идеальной блондинкой, что ездит на регаты.
— Войдите, — отозвался он.
Кабинет Адама не украшали никакие кубки за соревнования по гольфу или баскетболу. Не видно было даже йельских кубков. Стены были увешены фотографиями к сюжету, над которым он сейчас работал, — судя по флажкам на карте у него за спиной, речь шла о Филиппинах.
— Привет, — сказала я, стоя на пороге и изо всех сил стараясь придать голосу непринужденность.
Волосы у Адама были всклокочены. Лицо непроницаемо.
— Привет.