Виталий начал доставать из сумки литературу, совал каждому карманного формата томики «Архипелага», «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, «Большой террор» Конквеста, книги Авторханова, Аллилуевой, брошюрки «Хроники текущих событий» и просто безликую пропаганду НТС. Моряки не отказывались, брали всё, засовывали книги за пояс и за пазуху. Успокоили В.П., мол, они знают, как провести этот товар в Союз. Там за книжки приличные деньги дают, говорили они, дружелюбно прощаясь.

Мы же вернулись в город, прогуляться по Амстердаму. Вроде как бы взволнованные, мы бестолково переговаривались, радостно вспоминали, кто что сказал, что ответил. Настолько увлеклись, что даже не сразу обратили должное внимание на доступных, по рассказам, девочек, сидящих в романтических и прочих позах в подсвеченных витринах, вдоль тишайших каналов. Но и обратив внимание, продолжали разговор о моряках. Как будет жалко, вдруг вздохнул В.П., если они все книги выбросят, ведь правда? Будем надеяться, что нет, зевнул я, чего не бывает. Виталий успокоил: многие действительно провозят всё это в Союз, а там продают прямо в порту…

Счастливая жизнь Виктора Платоновича

Будучи свидетелем мимолётных фактов, фраз, слов, жестов или даже ужимок Некрасова, я позволяю себе писать без всяких ссылок, цитат, выдержек. Говорить голословно, не подтверждая сказанное немедленным примером или иллюстрацией.

Я считаю, что мне должны верить на слово. Кто не верит – пусть! Я подчёркиваю, что всё это мое сугубо личное мнение, что это мой подход к личности Некрасова, моё отношение к нему и к его окружению…

Подойдя вплотную к витрине, Вика, предвкушая истому, взял меня под руку.

Паровозик, поклацав по стрелкам, шуруя шатунами, промчался мимо нас, юркнул в туннель, проскочил его и остановился перед красным семафором. Свистнул и вновь пошёл по кольцу. Уже после первого круга на лице нашего писателя было начертан восторг – какая прелесть, а?

– Пошли пройдёмся, повпадаем в детство! – звал иногда по субботам Вика, и я с охотой соглашался.

Магазины миниатюрных моделей паровозов, спальных вагонов, платформ, цистерн и прочих дрезин находился возле вокзала Сен-Лазар. Некрасов уже несколько раз водил меня туда. Топтались возле витрин, любовались и испускали тяжкие вздохи – модели эти были коллекционными, мало кому по карману.

– Боже! – томился В.П. – Как хочется всё это купить!

Слегка разбогатев, Виктор Платонович всё же приобрел парочку миниатюрных паровозов и водрузил на полку в кабинете. Ну а в первый год мы, послонявшись по этим упоительной красоты торговым точкам, иной раз покупали по бедности коробки с макетами парусников и самолётов, чтобы потом их самим клеить. Начинал сборку всегда В.П., но терпение его быстро истощалось, и он звал меня: иди-ка, помоги собрать, а то, мол, нет твёрдости в дланях, дрожат… Потом собранные модели рассыпались и выбрасывались. Сохранился лишь собственноручно собранный Викой «мессершмитт», подвешенный на ниточке над письменным столом. Немецкий истребитель Ме-109, наводивший ужас в небе Сталинграда…

Некоторым странно читать у Некрасова, как шестидесятипятилетний мужчина восторгается паровозиками, самолётиками, солдатиками.

Проходя сейчас мимо таких магазинов в Париже, я оглядываюсь и вижу Вику с горящим взором, сияющего при виде оловянных солдатиков всех родов войск, времён и народов, в полном вооружении, с амуницией и шанцевым инструментом. Как радовался глаз ветерана всем этим игрушечным танкам, пушкам, «студебеккерам», виллисам и доджам, «спитфайерам», «якам» и «фокке-вульфам»…

Sunt pueri pueri. Мальчики остаются мальчиками, как говорили римляне…

Кстати, один из постулатов психоанализа гласит, что добрый человек в любом возрасте сохраняет своё детство.

И в глубине души Некрасов оставался романтичным, непрактичным, впечатлительным и восторженным мальчиком, воспитанным мамой, бабушкой и тётей в безоговорочной любви к Франции и Парижу. И попав на Запад, он испытал любовь и восторг повзрослевшего уже мальчика при виде свершения его детских мечтаний и фантазий…

Иные, желая уколоть, насмешливо говорят об инфантилизме. Как в своё время ехидничала Мария Синявская. Иные трунят над его простодушием и совершенно не воинственным характером. Как я, к примеру.

Но ведь инфантилизм, как вы говорите, проявлялся на протяжении всей жизни Некрасова. И нисколько ему не мешал!

Некрасов прошёл войну и написал книгу. Честно и достойно выдержал унизительную травлю со стороны партийных чинодралов, фарисеев и приживал. Выпил за свою жизнь дай бог всякому. Был уважаем, ценим и любим умнейшими и тончайшими людьми. А его шарм стал притчей во языцех, его добропорядочность вошла в поговорку.

«Вика, Вика, честь и совесть послелагерной поры», – сказал поэт. Обязательно сделаем скидку на поэтическую восторженность, гиперболу и образность, но всё-таки это сильно сказано. Вы не находите? В том смысле, что на титул «чести и совести» в советской литературе претендентов было раз-два и обчёлся.

Да, не забудем упомянуть и о его решительном отказе быть серьёзным человеком. О его ребячестве! Он был готов поддержать любую шутку, выходку, розыгрыш, а если уж сам был автором удачного кунштюка – радовался безмерно и гордился…