В Мадриде нас с почестями принимал редактор и владелец крошечного антикоммунистического журнала Габриэль Амима, десяток лет назад вернувшийся из Советского Союза. Он был одним из многих тысяч испанских детей, вывезенных на советских пароходах перед самым падением Испанской республики. Советская пропаганда трубила об этом, как о спасении будущего Испании. Пройдя через советский детский дом, школу, университет, прожив в Москве почти тридцать лет, Габриэль вырвался к себе в Испанию искреннейшим антисоветчиком. Багровел и потел от злости при словах «братская помощь» и «интернациональный долг».

Ночевали в редакционной комнате. Мы с Милой на полу, на надувных пляжных матрасах, Вика – на огромном письменном столе. Чтобы не мешал стул, его пришлось выставить в анекдотично крохотный туалет.

На стенах комнаты висела парочка гневных плакатов и были прибиты четыре маленьких рукописных объявления – поучительно-иронического характера, как объяснил хозяин. На подоконнике – крышка от обувной коробки с сотнями грошовых марок с профилем генералиссимуса Франко. Больше в редакции не было ничего – ни огрызка карандаша, ни клочка бумаги, ни даже прошлогоднего календаря.

Милейший Габриэль пригласил нас к себе на ужин, видимо, выдержав небольшой семейный скандальчик со своей молодой женой, но убедив её всё-таки принять знаменитого писателя-эмигранта. Мы пришли вовремя, прошлявшись в Мадриде по жаре весь день, изголодавшиеся, потные, в замызганной одежде.

Хозяйка, – мы поняли это сразу, – с самого начала питала определённые предчувствия. А увидев нас на пороге, сокрушённо и торжествующе посмотрела на мужа. Все её наихудшие, хотя и неясные ожидания блестяще сбылись! Не будем осуждать – компания наша своей мятой, обтрёпанной одеждой и бегающими голодными глазами напоминала сказочную шайку в составе лисы Алисы, Буратино и кота Базилио.

Угощая вкусными лепестками мяса в оливковом масле и ледяной окрошкой гаспаччо, хозяйка, как могла, приветливо и односложно общалась с нами. Не в силах оторвать глаз от крупного, как революционный орден, томатного пятна на груди именитого изгнанника – последствия неудачно откушенного в обед сэндвича с кетчупом. Гости, что было очень мило с их стороны, быстро сжевав мясо и всосав суп, от кофе отказались, сослались на занятость и заторопились домой, в редакцию. Хозяйка подобрела лицом, Габриэль выдохнул воздух и расслабился, а мы, церемонно высказав надежду на встречу в Париже, шустро кинулись восвояси.

Восторг от перемены мест незаметно пошёл на спад. Возникло неясное желание послать всё подальше.

Позади осталась Долина Павших, где в базилике, вырубленной в граните, похоронен генералиссимус Франко. Своей циклопичностью сооружение напоминало что-то древнеегипетское. Высоченный крест, гигантские колоннады, безбрежные гранитные плиты, мемориал десяткам тысяч убиенных, замученных и пропавших. Республиканцы и франкисты лежали рядом, символизируя национальное примирение. Величественность сооружения вызывала лёгкий трепет души. Некрасов был сражён. Пытался было в который раз жаловаться на помпезность сталинградской Родины-матери, мол, проигрывает она в сравнении с грозной и умиротворённой пышностью испанского мемориала. Но в конце дня вдруг сказал тихо, что и в Сталинграде атмосфера благоприятствует поминовению, а то и слеза наворачивается, особенно возле Вечного огня…

Позади уже и крепость Алькасар под Мадридом, в казематах которой отсиживались сторонники Франко, сдерживая ежедневные штурмы республиканцев.

Позади остался и осмотр дворца-монастыря Эскориал, со строгой, как монашеская ряса, архитектурой…

Позади было почти всё…

Оставался город Фигейрос, на побережье Коста-Брава. Знаменит он был музеем Сальвадора Дали. Здесь он провел последние годы жизни, здесь похоронил жену свою – Галу. После её смерти забросил живопись и днями напролет заливался слезами в полутёмной спальне, отказываясь от еды. Что мэтр нашел в уроженке Казани Елене Дьяконовой – не вполне ясно. Гала не имела других заслуг, как вовремя перепорхнуть из постели Поля Элюара под одеяло к Дали, вызвав на долгие годы трепыхание души и телесные содрогания великого сюра.

Смешно, но это так, рассказывал нам Некрасов, особой глубины или хитрости в картинах Сальвадора Дали нет. Творчество его основано на двух главных темах двадцатого века – секса и паранойи. Это относится и к самой личности художника. «Единственное различие между мной и сумасшедшим заключается в том, что я не сумасшедший», – кокетничал Дали, пытаясь ввести публику в заблуждение.

– Этого различия не существует! – воскликнул В.П.

Но тем не менее Некрасов был поражён и очарован творчеством Дали. Он считал его чуть ли не самым искусным художником двадцатого века. Дали – бесспорно гений, утверждал Некрасов. Он придумал и написал потрясающие сюрреалистические картины, правда, без труда копируемые сейчас художниками разной степени одарённости.

– Даже мною! – улыбнулся В.П. – Приедем, я подарю вам тарелку, расписанную Дали…

Город Фигейрос оказался привлекательным населённым пунктом, но создавалось впечатление, что всё его население только и занималось тем, что входило или выходило из музея Сальвадора Дали.

Кроме картин и скульптур великого каталонца напоказ была выставлена любовно составленная коллекция объявлений «Фотографировать запрещено!». По залам бесшумно передвигались строгие служители и уличали нарушителей. Неудивительно, что и Вика по-глупому оскандалился. Нет чтобы исподтишка и быстро щёлкать своим шпионским аппаратиком. А он на виду у всех вприпрыжку приседал вокруг экспонатов, вертелся и так и этак и, конечно, сразу же выдал себя.