– Булат, дорогой вы наш, спойте же нам, порадуйте!

– Нет-нет, – засмущался Булат, – какие песни в присутствии Ростроповича! Я ведь и пою неправильно, и на гитаре, говоря по правде, не умею…

– Булат, милый дружище! – вскричал Ростропович. – Мы с Галей тебя не просто любим, мы слабнем сердцем, когда слышим тебя! Спой же, пожалуйста! Есть в доме гитара?

– Конечно! – обрадовался Сан Саныч и поспешил в прихожую за гитарой.

Не обращайте вниманья, маэстро!

Не убирайте ладони со лба!

Булат пел, Ростропович блаженно улыбался, Вишневская шептала слова песни и кивала медленно в такт музыке. Мы просто слушали, поглядывая на знаменитостей.

Онемевшая от счастья Наталья Михайловна не сводила глаз с Булата и стала красивой, как румяная гимназистка…

Мы из третьей волны!

– Думали ли мы?.. – повторяет и повторяет Вика этот вопрос в «Сапёрлипопете».

Он-то, может, и не думал определённо, что будет именно так, но вполне мог подумывать о каких-то переменах в своей жизни. И мог правомерно их ожидать – как ни говори, но личностью он был незаурядной.

Мы с Милой к такой категории не относились и даже во сне не могли увидеть грядущие пируэты судьбы. Переезд за границу, в эмиграцию, был совершенно неожиданным, уникальным шансом в нашей жизни.

Первая русская эмиграция два десятилетия сидела на нераспакованных чемоданах, надеясь не сегодня завтра вернуться на Родину.

Мы же сразу вывалили свои пожитки, а чемоданы выбросили – мы оставались навсегда! Франция нас пригрела, приласкала, одарила конфеткой и предоставила полную свободу – выпутывайтесь дальше как знаете.

Во все времена русские эмигранты первым делом открывали рестораны. Вторым – основывали журналы и газеты. Третьим – пекли на дому пирожки, писали книги, устраивали благотворительные концерты, сколачивали хоры и организовывали комитеты по спасению России.

В третьей эмиграции почти вся сестробратия подалась в технические переводчики и машинистки, причём через десяток лет многие прилично насобачились в этом деле. Другие перебивались лепкой пельменей, зарабатывали преподаванием русского языка во французских лицеях или работали у первых эмигрантов мамзелями, то есть приходящими нянечками.

Особенностью нашей эмиграции стали вернисажи – с бесплатной, а значит, скудной выпивкой. Водка пряталась и выдавалась из-под полы особо именитым гостям. Приглашались иногда и французские приятели, с восторгом внимавшие пьяненьким перепалкам художников. Французы считали, что так они приобщались к светлой тайне славянской души.

К тому же в эмиграции легко прослыть писателем. При этом что-то писать необязательно. Оторванные от родины люди поначалу доверчивы, многие просто верят вам на слово. Сказал – писатель, значит, так и есть.

О журналистах и говорить нечего – их было пруд пруди…

– Мне просто стыдно сейчас вспоминать, – говорил Некрасов, – как я пренебрежительно отзывался об эмиграции десять лет назад, в своих первых очерках.

Мол, оторвавшись от родной почвы, эмигрант истощается и озлобляется.

Русская первая эмиграция не только страдала, тосковала и жила впроголодь, она и сберегла, и обогатила русскую культуру.

– Какие имена! – всегда восхищался Виктор Платонович. – Бунин, Цветаева, Куприн, Тэффи, Ходасевич, Газданов, Гиппиус, Дон Аминадо, Шмелёв, Алданов!

А десятки других, достойных и памятных…

Мы позволили коммунистам, говорил он, вдолбить себе в голову, что русская литература здесь, мол, влачила, прозябала и перебивалась, а она жила настоящей, хотя и очень непростой жизнью!

– Нашу, третью эмиграцию, – не раз повторял В.П., – Франция встречала как братьев по разуму.

И главное – дала нансеновские паспорта, признала политическими беженцами! Что потянуло за собой немало жизненных преимуществ. Право на работу, на щедрейшее социальное обеспечение, на пособия, на недорогую квартиру. И на беспрепятственное передвижение по всему миру. «За исключением СССР и его сателлитов», как было написано в этом документе…

Русские первой эмиграции посматривали на нас чуточку свысока, с ироничной снисходительностью. Мол, приехали на всё готовое, никто не брошен на произвол судьбы, французы с вами носятся, как курица с яйцом, куда вам до наших лишений и невзгод!

Цвет русской нации и краса интеллигенции голодали и холодали, рыбой об лёд бились в поисках заработка, за гроши соглашались на любую работу. Вот где русские люди хлебнули горя!

Таки хлебнули, уважительно соглашались мы.

И старые эмигранты оттаивали, помогали советами, связями и деньгами, сначала сдержанно, а потом, освоившись и перезнакомившись, чуть ли не наперегонки старались помочь.