В «Зеваке» он позволил себе даже насмешничать над приютившей нас нацией. Только мы, русские, можем метафорически описать все стадии пития. А у них даже нет такого необходимого, такого всеохватного и образного слова, как «похмелье». И опять же суждение нашего писателя было основано на общении со смехотворно пьющими парижскими интеллектуалами и далёкими от чарующей и раздольной выпивки дамами-переводчицами.

Есть, всё есть в прекрасном языке Мольера! Надо просто получше выучить. Есть и «похмелье», и «опохмеляться», и «на похмелку», «с похмелки»…Наивный человек, Виктор Платонович! Доверялся в этом святом деле невежественным людям! Которые не только опохмеляться, напиваться и то не умеют!

Православный безбожник

Из письма ко мне от 30 сентября 1976 года:

«Привет из Галилеи. Держим путь к этому самому, изображённому на марке акведуку. Вчера провели торжественное бабьеярское действо в некоем Ашрафе на Тивериадском озере. Собралось со всего Израиля 500 киевлян. Я держал речь, пылало пламя, приспустили флаги. Потом пили. Чай».

– Вообще-то я славлюсь как безбожник, – начал он. – Но безбожник явно не воинствующий.

Некрасов вернулся из Израиля и теперь за чаем выкладывал впечатления.

Но там, на Святой земле, мечтательно так рассказывает Вика, ему просто хотелось поверить в Бога. Не раз как бы вздрагивал, ощущая Его присутствие, простите за банальность. В храмах ли Иерусалима, на Тивериадском озере, среди гефсиманских многовековых олив, в Вифлееме или среди камней Галилеи, везде ходил и поглядывал на небо – а вдруг увидишь Его лик…

Чувствуешь себя каким-то остолопом. Ведь нас же учили, и дома, в семье атеистов Некрасовых, говорили, что не было никакого Иисуса Христа, ни апостолов его – всё это наивные и антинаучные байки, поповщина…

Некрасов говорит очень серьёзно.

Но в то же время ощущаешь, как обволакивает тебя странное и приятное чувство, что когда-то и Он ходил по этим местам, говорил, учил, проповедовал… А вот здесь Он присел, задумался или задремал… И тебе хочется оторваться от спутника, остаться одному, надеясь, что Он воспользуется случаем и возникнет на миг из чистейшей небесной голубизны или перламутрового знойного марева над камнями… И ты предстанешь перед Ним в умилении. А потом вспоминаешь, что ты атеист, что никакого явления ты не дождёшься и идёшь прочь, сожалея о своём неверии…

В октябре 1976 года израильская газета «Наша страна» опубликовала объявление:

Объединение ОЛИМ из СССР

извещает о встрече с известным писателем,

другом еврейского народа Виктором Некрасовым

– И поразительное чувство – я вернулся в свой Киев! – не мог нарадоваться В.П.

Подходят к тебе люди, родные киевляне, часто совершенно незнакомые, и говорят с улыбкой или чуть не плача – мы из Киева!

И у тебя самого наворачиваются слёзы, ты вспоминаешь всякие киевские мелочи, а тебе напоминают о встречах и именах, болтаешь, хохочешь, обнимаешь, оставляешь адрес.

Ты у себя дома, среди своих, милейших киевлян, таких трогательных, взволнованных, неумолкающих!

Даже в магазинах вывешены объявления по-русски: «Солёные огурцы для продажи, а не для пробы!»

– Одна беда, – чуть улыбается В.П., – замучили меня там вечерними встречами с бывшими соотечественниками.

Интересно, остроумно или слегка торжественно начинается, но через часок принимаешься гадать: а угостят ли чем выпить эти прекрасные люди? Или опять твой лучший друг, киевлянин и профессор-физик Люсик Гольденфельд, начнёт под шумок всех предупреждать, чтобы водку на стол не выставлять, хватит, мол, немного вина. Но, хвала Господу, Царю Иерусалимскому, находится всегда особо сердечный, то есть пьющий, еврейский человек, который приготовил четвертинку для любимого писателя.

И тогда торжество оборачивается маленьким праздником…

Письмо от 28 сентября 1976 года: «…А вообще, Иерусалим таки да… Живём у Люсика. Конечно, слишком много женщин, а в городе слишком много евреев, но впереди всё-таки огни… Завтра едем на Голаны, оттуда через Хайфу назад. Пока что более или менее с успехом отбиваюсь от людей. Целую!»

В Израиле, на встрече в память Бабьего Яра, Некрасову подарили странную красно-жёлтую картину с символической горкой берцовых костей. Вика с содроганием принял подарок и тут же, в сторонке, отверг его, передарив кости Люсику. Но я уговорил его забрать зловещую картину и повесил её у себя дома. Никто не страшился…

Виктор Платонович вырос в семье русских интеллигентов, в окружении эмансипированных женщин – мамы и тётки, толерантных атеисток. Многие годы проживших за границей, в кругу русских эмигрантов, где веровать в Бога считалось зазорным и не созвучным эпохе.

Однажды Вика сказал, что ему очень подходит объяснение веры в Бога, которое он слышал от своей мамы. Боль от неизбежной будущей смерти наших близких заставляет нас обратиться к вере, которая смягчает эту боль. Это скорее даже страх потери. Хотя даже этот страх не заставил маму верить в Бога, улыбнулся тогда В.П.