Требуется большая физическая энергия, чтобы быть хорошим или, по меньшей мере, популярным любовником. Протопресвитер Талаверский, размышляя о различных типах темперамента, выразил мнение, что флегматики для занятий любовью не годятся. «Они чрезвычайно ленивы,— писал он,— и в то же время трусливы и подозрительны. Для того, кто хочет любить в соответствии с современными обычаями, необходимо быть ловким, упорным, влюбчивым, щедрым, учтивым, умеренным, дерзким, пылким и утонченным. Как может флегматик любить и быть любимым? Стоит ему увидеть, намереваясь отправиться к любовнице, что идет дождь или снег, как он сразу начинает сомневаться и спрашивать себя: «Идти мне? Или не идти? Если пойду, то промокну, наткнусь на полицейских, которые отберут у меня шпагу; упаду в грязь и испачкаю одежду; лучше я надену галоши... Меня укусит бродячая собака или нападут бандиты и всадят мне в спину нож...»

Дойдя до дверей дома своей возлюбленной, он не осмелится забраться к ней через окно или по лестнице — нет, только не он! Шаркая ногами, он пройдет немного вперед и, затаив дыхание, осмотрится, вглядываясь во все углы, чтобы убедиться, не скрываются ли там вооруженные мужчины. Любовница пытается его приободрить. «Успокойся, amigo, не бойся, это всего лишь кошка».— «Ах, госпожа, я хочу уйти,— восклицает он,— я не могу здесь оставаться, у меня волосы дыбом от страха». Она, видя, в каком состоянии находится ее поклонник, и понимая, что, если он останется, от него будет не много толку, говорит себе: «Совсем как женщина... Зачем мне здесь еще одна женщина?» — открывает дверь и выталкивает его на улицу.

Отпустив обычные сатирические замечания насчет браков между стариками и девушками, молодыми мужчинами и старухами, разврата духовенства, суеверий и черной магии (в которую он тем не менее, кажется, верит), веселый священник отпускает такую, совершенно не подобающую религиозному деятелю, фразу: «Закончил писать на десятый день сентября, когда Юпитер находился в доме Венеры, а Сатурн возлежал с болью в боку. Но жаль несчастного человека, который спит один, с головной болью, и в доме которого никогда, ни разу за многие годы, не жужжало веретено; это наихудшая участь изо всех возможных».

За исключением неравных браков, о которых упоминают протопресвитер Талаверский и другие писатели того времени, молодых людей, видимо, нелегко было заставить вступить в брак против их воли. Плеберио, отец Мелибеи, замечает в Селестине: «В этом случае законы дозволяют и мужчинам, и женщинам, хотя бы те и находились под властью родителей, самим делать выбор».

Еврейским девушкам такая свобода действий не предоставлялась, если верить рабби бен Соломону бен Адрету из Барселоны, который писал в своих Ответствиях:. «Девушки соглашаются выходить замуж за тех, кого для них подбирают отцы или родственники. Хвала Всемогущему, в этих краях наше молодое поколение высоконравственно, а дочери Израиля целомудренны и не берут в мужья тех, кто им нравится, без согласия отца, если тот еще жив; но дочери этой страны так не поступают. Кто слыхивал о чем-то подобном?» {68}

Однако беспринципные мужчины достигали своих сиюминутных целей, делая вид, что вступают в своего рода помолвку с девушками. Они дарили им монеты, фрукты и молитвенники в присутствии двух наемных свидетелей, которые затем бесследно исчезали. Вручение ценного подарка в этих условиях было равносильно заключению брачного контракта. Рабби бен Адрет учил девушек-евреек из Барселоны в качестве меры предосторожности заставлять мужчин давать нерушимую клятву, с такими словами: «с дозволения Вездесущего и людей» — и воздерживаться от использования любого предмета, данного при помолвке, если он не был вручен в присутствии людей, которых они лично знали. (Такая форма обмана была также в ходу и в христианских общинах той эпохи.)

Двоеженство, бытовавшее у христиан, нередко встречалось и в еврейских общинах, пока они не изменили свои законы. Моногамию, которую предписывал рабби Гершон, евреи во многих странах Европы не соблюдали еще долгие века. В первой половине тринадцатого века у испанских евреев, даже людей ученых и набожных, практиковалось двоеженство. Родители, желавшие защитить дочь от соперницы, еще до брака требовали от жениха клятвенного заявления, что он ни в коем случае не возьмет вторую жену, пока жива их собственная дочь.

Рабби бен Адрет с полным основанием сокрушался, что непокорных людей становится все больше и нет никого, кто упрекнул бы его соплеменников-мужчин и сказал бы человеку, предающемуся разврату: «Для чего ты сделал это? Дочери Израиля от природы изящны, но роды делают их неуклюжими». В Ответствиях приводится много примеров супружеской измены и содомии, а также сожительства евреев с наложницами-нееврейками.

Переходя от средних веков к шестнадцатому веку — эпохе проповедей платонической любви и бездумной идеализации женщин, особенно в литературе,— мы обнаруживаем, что одним из главных философских источников подобных идей, во всяком случае в Испании, как в этом, так и в следующем веках послужила опубликованная посмертно работа прославленного и гонимого испанского еврея Леона Эбрео {69} , чьи Dialoghi dAmore [30] опубликовали в Италии члены Флорентийской Платоновской академии.