Булгаков Михаил Афанасьевич
Шрифт:
— Пожа, пожа, пожа… В казине.
— Это самое… как его зовут?.. Подъезжай сюда. Сколько?
— Два с полтиной.
— И… э… ну, вот, что ты? Как тебя зовут?.. Поезжай.
Человек в шоколадном костюме и ослепительном белье, с перстнем на пальце и татуированным якорем на кисти, с фокусной ловкостью длинной белой лопаткой разбрасывал по столу металлические круглые марки и деньги и говорил:
— Банко сюиви! Пардон, месье, игра продолжается!..
За круглыми столами спали трое, положивши головы на руки, подобно бездомным детям. В воздухе плыл сизый табачный дым. Звенели звоночки, и бегали с сумочками артельщики, меняли деньги на марки. В голове у Мохрикова после горшановского пива несколько светлело, подобно тому, как светлело за окнами.
— Месье, чего же вы стоите на ногах? — обратился к нему человек с якорем и перстнем.— Есть место, прошу занимайте. Банко сюиви!
— Мерси! — мутно сказал Мохриков и вдруг машинально плюхнулся в кресло.
— Червонец свободен,— сказал человек с якорем и спросил у Мохрикова: — Угодно, месье?
— Мерси! — диким голосом сказал Мохриков…
Озабоченный и очень вежливый человек сидел за письменным столом в учреждении. Дверь открылась, и курьер впустил Мохрикова. Мохриков имел такой вид: на ногах у него были лакированные ботинки, в руках портфель, на голове пух, а под глазами — зеленоватые гнилые тени, вследствие чего курносый нос Мохрикова был похож на нос покойника. Черные косяки мелькали перед глазами у Мохрикова и изредка прерывались черными полосками, похожими на змей; когда же он взвел глаза на потолок, ему показалось, что тот, как звездами, усеян бубновыми тузами.
— Я вас слушаю,— сказал человек за столом.
— Случилось чрезвычайно важное происшествие,— низким басом сказал Мохриков,— такое происшествие, прямо неописуемое.
Голос его дрогнул и вдруг превратился в тонкий фальцет.
— Слушаю вас,— сказал человек.
— Вот портфель,— сказал Мохриков,— извольте видеть — дыра,— доложил Мохриков и показал.
Действительно, в портфеле была узкая дыра.
— Да, дыра,— сказал человек.
Помолчали.
— В трамвай сел,— сказал Мохриков,— вылезаю, и вот (он вторично указал на дыру) — ножиком взрезали!
— А что было в портфеле? — спросил человек равнодушно.
— Девять тысяч,— ответил Мохриков детским голосом.
— Ваши?
— Казенные,— беззвучно ответил Мохриков.
— В каком трамвае вырезали? — спросил человек, и в глазах у него появилось участливое любопытство.
— Э… э… в этом, как его, в двадцать седьмом…
— Когда?
— Только что, вот сейчас. В банке получил, сел в трамвай и… прямо форменный ужас…
— Так. Фамилия ваша как?
— Мохриков. Инкассатор из Ростова-на-Дону.
— Происхождение?
— Отец от станка, мать кооперативная,— сказал жалобным голосом Мохриков.— Прямо погибаю, что мне теперича делать, ума не приложу.
— Сегодня банк заперт,— сказал человек,— в воскресенье. Вы, наверное, перепутали, гражданин. Вчера вы деньги получили?
«Я погиб»,— подумал Мохриков, и опять тузы замелькали у него в глазах, как ласточки, потом он хриплым голосом добавил:
— Да это я вчера, которые эти… д… деньги получил.
— А где были вечером вчера? — спросил человек.
— Э… э… Ну, натурально в номере. В общежитии, где остановился…
— В казино не заезжали?
Мохриков бледно усмехнулся:
— Что вы! Что вы! Я даже это… не это… не, не был, да…
— Да вы лучше скажите,— участливо сказал человек,— а то ведь каждый приходит и говорит — трамвай, трамвай, даже скучно стало. Дело ваше такое, что все равно лучше прямо говорить, а то, знаете, у вас пух на голове, например, и вообще. И в трамвае вы ни в каком не ездили…
— Был,— вдруг сказал Мохриков и всхлипнул.
— Ну, вот и гораздо проще,— оживился человек за столом.— И мне удобнее, и вам.
И, позвонивши, сказал в открывшуюся дверь:
— Товарищ Вахромеев, вот гражданина нужно будет проводить…
И Мохрикова повел Вахромеев.
Михаил
«Гудок», 8 июля 1926 г.
Пьяный паровоз
Станция… пьет всем коллективом, начиная от стрелочника до ДСП включительно, за малым исключением…
Из газеты «Гудок»