— Эй, Табби! Эй, Бобби! Смотрите, где я!

Бобби и Табби, закинув головы, глядели на Вильчика и хохотали до упаду.

— Эй, Вильчик, ты просто верзила! Эй, братва, глядите, Вильчик из трубы торчит! Какой верзила!

И сердце Вильчика так и рвалось из груди от счастья и гордости.

Но, спустившись на землю, Вильчик снова оказывался коротышкой.

Годы шли, наставник передал ему дело и, благословив, ушёл на покой. Вильчик был к тому времени уже совсем взрослым.

— Совсем взрослый, совсем мужчина! — говорили Тётушки. И совсем крошечный — грустили они про себя. Вильчику, главному вильмингтонскому Трубочисту, не было нужды нанимать мальчишку в подмастерья. По дымоходам он отлично лазил сам. И по-прежнему главной его радостью было, высунув голову из трубы, услышать снизу детские возгласы:

— Глядите! Эй! Там Великан Вильчик!

А Семь Сестёр между тем старели с каждым днём. И чем больше старели, тем больше любили Вильчика и тем ретивее сражались с сажей, пылью и листопадом.

Но — увы! — любовь их разгоралась, а дом потихоньку тускнел, терял былую белизну. Тётушки не могли одолеть сажу и копоть, которые стали неизменными спутниками Вильчика. Ночные бдения, бесконечные уборки уже не помогали. В кирпичи и брёвна их дома въедалась чернота вильмингтонских дымоходов.

Однажды вечером, когда Вильчик уже спал, а Тётя Понедельник, опустившись на колени, третий час подряд драила пол, из дымохода в очаг — в только что побелённый очаг! — упал огромный кусок сажи. Старуха Понедельник взглянула на Сестёр, которые, подобно ей самой, трудились не покладая рук, вычищали, скоблили и чистили… И, поднявшись с колен, Тётя Понедельник покинула дом. Остальные последовали за ней. Наветренный Холм ярко освещала луна, и, поднявшись на вершину впервые за двадцать лет, Сёстры остановились там, глядя на море. Высокие женщины в длинных белых одеждах…

Ночь была тиха и безветренна, луна точно начищенное блюдо, ясное небо вызвездило, а море простиралось внизу ровное и туго натянутое — словно свежепостланная простыня.

Наглядевшись вдоволь, сёстры, не сговариваясь, спустились с Холма и, дойдя до самой кромки воды, застыли, точно часовые на посту.

Вильчик привык, чтобы его будили. Первой обязанностью дежурной Тётушки было разбудить Вильчика — ещё до свету. Когда в его окошко, выходившее на восток, проникали первые солнечные лучи, Вильчик, одетый и умытый, спускался в столовую. На столе его ждала тарелка с горячей кашей, а чашка стояла возле камина — чтобы чай не остыл. Вильчик завтракал и отправлялся чистить дымоходы. На работе он трудился для многих и многих. Дома же за всю жизнь пальцем о палец не ударил. Да и зачем? За него всё и всегда делали Тётки. Если жизнь твоя сложилась так, а не иначе, с этим уж ничего не поделаешь: привычка сильнее самых разумных доводов.

Пробудившись в залитой светом комнате, Вильчик увидел за окном краешек солнца — оно стояло уже очень высоко. Вильчик почесал затылок и хмыкнул:

— Что-то рано сегодня солнышко выкатилось.

Ему и в голову не приходило, что Тётки могут проспать. Чтобы Тётя Среда в пять утра ещё спала? Немыслимо!

Он немного полежал, поджидая Тётушку. И лежал бы ещё долго, но его подняла сила, которая понукает даже самых ленивых. Короче, Вильчик проголодался.

Он сел, протёр глаза и завопил:

— Тётя Среда!

Никто не отозвался.

Маленький человечек спустил ноги на пол, потянулся и завопил ещё громче:

— Тётя Среда-а!

Никто не отозвался.

Он встал и, подавив зевоту, высунул встрёпанную голову за дверь и завопил изо всех своих тщедушных сил:

— ТЁТЯ СРЕДА-А-А!!!

Никто не отозвался.

— Что стряслось? — недоумевал Вильчик. — Может, я совсем сдурел и сегодня не среда? Но тогда где же все остальные?

И меж серых стен когда-то белого домика заплясало эхо. Вильчик кричал:

— Тётя Четверг! Тётя Пятница! Я хочу есть! Тётя Суббота! Я голоден как волк! Тётя Воскресенье! Я умираю от голода! Тётя Понедельник! Где мой завтрак? Тётя Вторник! Тётя Среда! Где вы? Хочу два завтрака! Ау-у-у!

Мёртвая тишина.

Вдруг Вильчик наклонил голову и принюхался. В воздухе висел знакомый запах. Не ветчиной пахло, не жареными хлебцами, не чесноком, не луком. Вильчик учуял запах дыма! Господи, пожар! Вильчик вспомнил, что в то утро обещался перво-наперво почистить дымоход в собственном доме. Его не чистили с незапамятных времен. И Тётя Среда собиралась разбудить Вильчика даже раньше раннего.

Как был, в пижаме, Вильчик бросился вниз. Никто ему не встретился, не окликнул. В гостиной клубился чёрный дым. Вчера в камин напихали кучу мусора, а в глубине ещё тлели угли. Упавший из цечищеного дымохода кусок сажи довершил дело. Вильчик лучше, чем кто бы то ни было, знал, как тушить пожар. И потушил его ловко и быстро. Но вы бы видели, во что превратился дом и сам Вильчик! Однако убирать и умываться недосуг. Даже хлеба откусить и Тёток поискать Вильчику было уже некогда. Он облачился в чёрный комбинезон, закинул за плечо щётку и веник и побежал к первому дому, где ждали его в тот день. Всего же таких домов было девять, и девять рассерженных хозяек корили и ругали Вильчика за опоздание. Для поварих нет хуже беды, чем непочищенный вовремя дымоход. Вильчик принимался было объяснять, что Тётушки ушли в гости, а он проспал. Но разъярённые поварихи и слушать не хотели его жалкий лепет. Хуже этого дня у Вильчика за всю жизнь не было. Под вечер, уже в сумерках, он поплёлся домой. Голова раскалывалась от боли, а желудок стонал от голода. Как мечтал он о горячей ванне, о вкусном ужине и о чистой, уютной постели!..