— Серебрянка моя, Серебряночка, — умоляюще повторяла Полл.

Ну конечно, Серебрянка всё знает и всё понимает. Вот она приблизилась к сосне и потеребила тонким длинным клювом путы, что держали девочку. Но паутина была крепка, птица не особенно старалась и вскоре бросила это занятие. Обойдя догорающий костёр, она, склонив голову набок, остановилась перед Чарли.

— Разорви паутину, — попросил Чарли.

Серебрянка ткнула в неё клювом раз-другой и снова принялась чистить пёрышки.

— Ей это не по силам, — пробормотал Чарли.

— Значит, мы превратимся в трухлявые кости?! — в отчаянье воскликнула Полл. — А Том Тит Тоту достанется наш ребёночек?

Серпоклювка расправила крылья.

— Она улетает! — Полл снова заплакала. — Серебряпочка, не улетай, прошу тебя!

Девочке казалось, что вместе с птицей улетит и последняя надежда на спасение. А серпоклювка уже поднялась в воздух.

Вдруг Чарли изловчился, подцепил ногой прут, конец которого тлел в догорающем костре, и отбросил чуть в сторону. Еле тлевший огонь, глотнув свежего воздуха, разгорелся с новой силой, и прут лежал теперь на земле рыбкой с ярко горящим хвостом.

Серпоклювка заметила пламя с вышины и камнем, точнои впрямь за рыбкой, бросилась вниз. Ухватив клювом холодный конец прута, она облетела сперва одну, потом другую сосну, и, прежде чем друзья успели опомниться, они были свободны: птица подпалила их паутинные нуты — и тугие узлы, с которыми не мог справиться её тонкий клюв, вмиг сгорели. Чарли Лун и Полл были свободны! Но стояли они в самой глуши Ведьмина леса.

Мгновение спустя девочка пришла в себя и, потирая затёкшие руки, закричала:

— Бежим, Чарли! Бежим!

Она бежала, неслась, летела. Ею владело одно желание: поскорее попасть во дворец. Опередить Прядильного беса! Успеть! Успеть! Успеть! Она не видела, где свернул с дороги Чарли, где растворилась в солнечных лучах Серебристая серпоклювка.

По всему Норфолку и в самом деле звонили колокола, торжественно возвещая о крестинах наследной принцессы. Благовест лился с каждой колокольни, и жители королевства поспешно выбирались-из-под тёплых одеял и готовились идти в Норич. Неужели все? Ну, может, и не все, а те, кто мог дойти или доехать до главного Норичского собора. А кому до столицы было не добраться, готовили свой праздник в честь королевской дочки. Над городскими стенами и деревенскими школами развевались флаги, церкви были уставлены цветами, хозяева таверен селили гостей бесплатно, лорды дарили крестьянским детям золотые монетки, ломовые лошади плелись, увешанные гирляндами, точно призовые рысаки, гостиные были разукрашены, словно под Рождество, в каждой печи пеклись пироги и торты, и каждая норфолкская девушка надела в это утро какую-нибудь обновку: новую шляпку, платьице, передник или туфельки. А у кого не нашлось денег даже на новую ленту в косу, сбегали на лужок, набрали букетик куриной слепоты и прикрепили на вырез старенького платья.

Как видите, праздничная суматоха царила по всей стране. Но ничто не могло сравниться с суматохой, царившей в королевском дворце. У каждого обитателя дворца оказалась вдруг куча дел, особенно таких, которые вчера успешно сделал кто-то другой. Дела поэтому не убывали, а, наоборот, множились, люди сновали туда-сюда с криками: «Быстрее! Быстрее! Мы непременно опоздаем!»

Мамаша Кодлинг в сотый раз наглаживала кисейный конверт, в котором принцессу понесут на крестины, хотя каждый фестончик и оборка уже стояли торчком, точно свежий весенний салат.

Молочница Метги в сотый раз переставляла цветы в вазах, хотя букеты были хороши, как на картинке.

Горничная Джен в сотый раз начищала, каминные щипцы и кочергу, хотя они давно сияли, как новенькие.

Кухарка Китти решила сунуть в печь сотый противень, на котором лежали пряничные человечки с глазами-изюминками, как будто семь тысяч семьсот семьдесят семь человечков было мало.

А Эйб, Сид, Дейв и Хэл Кодлннги побежали в лавку покупать жёлтые шейные платки с голубыми подковками вместо красных с зелёными стременами, которые мамаша Кодлинг купила им только вчера. Притащив во дворец новую порцию платков, они стали завязывать их друг на дружке, глядеть в зеркало и снова менять — наверное, в сотый раз.

Садовник Джек надумал вдруг в сотый раз прополоть грядку с луком, поскольку никакого другого занятия ргзобрести для себя ие мог. При прополке под ногти ему, разумеется, забилась земля, и он долго вычищал её граблями. После чего припялся подстригать ногти садовыми ножницами.

Дворецкий Джон отправился в винный погреб за сотой дюжиной бутылок игристого сидра, вернулся с паутиной в волосах и теперь никак не мог отыскать расчёску и щётку.

Нолличек поминутно врывался в детскую, на кого-нибудь жаловался и тут же убегал — в сотый, а может, в тысячный раз.

А что же Долл? Что делала Долл? Она стояла у окна на коленях, положив голову на руки, и, глядя вдаль, тихонько шептала:

— Полли! Полли! Поллинька! Приди поскорее!

— Ой-йа! — вдруг взвыла Мамаша Кодлинг. Утюг, который она приложила к щеке, чтобы проверить, не слишком ли он горяч для кисейного конверта, оказался слишком горяч и для щеки. Мамаша Кодлинг выронила утюг, он тут же прожёг дырку в ковре, и в комнате запахло палёным.

— Давай муки! — невнятно крикнула мамаша Кодлинг, прижимая одну руку к обожжённой щеке, а другую ко рту, чтобы не закричать от боли.