Тома вышла через двадцать минут. Нарядная и благоухающая. Новая дубленка, сапожки на каблуках. На пальцах кольца, в ушах серьги, на шее медальон. Все – золото. Начес двадцать сантиметров, тени синие, черные стрелки до ушей, перламутровая помада. Гордая вышла, важная. Оглядела Зойку и скривилась:

– На поминки собралась?

Та растерялась:

– Ну, ты же сказала…

Тома скривилась:

– Нет мозгов – и не будет. Истина старая.

На вечер отправились на такси.

– Чтобы не повредить красоту, – объяснила Тома.

В огромном, сверкающем от многочисленных люстр фойе было шумно и многолюдно. Громко играла музыка.

Студенты кучковались группами, громко смеялись и пили шампанское. Тома, зло оглядев сокурсников, пару раз кому-то кивнула. К ней никто не подходил и в компанию не приглашал.

Зойку это удивило. Спросила у Томы, та с досадой ответила:

– Завидуют просто. И тряпкам моим, и цацкам. И тому, что учусь хорошо.

Зою это не очень убедило. Красивых и модных девчонок было немало. У многих золотые сережки и колечки. Нарядные платья, туфли на каблуках. Чему завидовать? Странно как-то. Может, и вправду дело в том, что Тома хорошо успевает?

Зойкины наивность и доброжелательность не имели границ. Не научилась она плохо думать о людях! И вредности – той, что есть у любой женщины, – у нее тоже не имелось. Такой уродилась.

Потом были концерт, фуршет, где Тома на нее зашипела:

– Много не жри! Скоро в дверях застрянешь.

Зойка покраснела и быстро положила бутерброд на край тарелки.

Потом били куранты, все громко кричали «ура!» и считали до двенадцати.

А дальше – приглушили свет, и начались танцы. От шума и двух бокалов шампанского у Зойки разболелась голова. А Тома все наливала себе и наливала. С красным злобным лицом она обсуждала и осуждала всех. Кивала и выносила свой беспощадный вердикт:

– Эта – дура деревенская. Эта – вообще потаскуха. Эта – спит с преподом. А у той уже три аборта.

Зойка стояла, открыв рот и глаза. Неужели все, все с изъянами? Кошмар какой-то!

– Все! – отчеканила Тома и залпом допила остатки вина.

А «ужасные» девчонки танцевали, смеялись и веселились. Новый год!

К Зойке подошел высокий смуглый парень с длинными черными как смоль волосами. Он галантно поклонился и пригласил ее на медленный танец.

Зойка оглянулась на Тому. Та, зло усмехнувшись, отвела взгляд.

Зойка положила руки кавалеру на плечи и закрыла глаза. Медленно лилась, как тихая вода, музыка. Парень уверенно и спокойно вел Зойку в танце, и она чувствовала его сильные и нежные, ненахальные руки.

И второй танец они танцевали, и третий. Зойке казалось, что никогда не закончится музыка и никогда она не снимет с его плеч свои уже онемевшие руки.

Но музыка кончилась. Зойка открыла глаза. Парень смотрел на нее долгим и внимательным взглядом.

– А ты с какого курса? – спросил он.

И Зойка подумала: «Какой необыкновенный и странный у него голос – бархатный, глубокий, с легким акцентом».

Тут ее резко дернули за рукав. Она обернулась – Тома, с перекошенным от гнева лицом. Подруга еще раз дернула Зойку за руку и потащила к выходу. Девушка обернулась, кинув взгляд на кавалера. Он догнал их у раздевалки и сунул Зойке в руку бумажку. Тома этого не видела – истерично натягивала шубу и сапоги.

Вышли на улицу. Тома шла впереди. Зойка еле поспевала.

– Том, ну чего ты? – Зойка обогнала подругу.

– Чего? – заорала Тома. – Ведешь себя как б…! Вот чего! Стыда не обобраться! Взяла ее, дуру непролазную. Пожалела! А она! Напилась и с иностранцем шашни развела! У меня еще из-за тебя неприятности будут!

Зойка совсем растерялась и остановилась.

– С каким иностранцем? Ты о чем, Том?

– С таким! – взвизгнула подруга. – Араб он. Ливанец. Сынок миллионера. Живет при посольстве, в трехкомнатной квартире с прислугой. Жрет только из «Березки». Отдыхает во Франции. В общем, гад еще тот. Капиталистический.

Зойка ойкнула и закрыла рот рукой. Прошептала:

– Я же не знала, Том!

– А вести себя надо уметь! Тогда и знать ничего не надо будет!

Тома подняла руку и остановила такси. Сев на переднее сиденье, громко хлопнула дверью.

Машина рванула с места.

Зойка осталась на темной улице одна. Села в сугроб и разревелась.

Если не везет человеку, так не везет. И Зойка считала себя самой несчастной из всех живущих на земле. Ненавидела свои буйные кудри и буйную плоть. Тело просто рвалось наружу – из всех платьев и кофточек. А губы? Ну что это за пельмени такие? Может, и вправду в роду у Зойки африканцы? А мать говорит – не твое дело. Как не ее? Что, человек не должен знать, кто его предки? Хорошо матери – белокожая и белобрысая. Глаза голубые. А Зойка? Головешка какая-то. Да еще и кавалер этот! Иностранец. Вот влипла! С иностранцами у нас строго. Томка сказала, что затаскают по всяким страшным организациям. Потому что нельзя. Нельзя полюбить человека из другого мира. Тем более – с самого Запада. Хотя – нет, с Востока. Но суть от этого не меняется. К тому же – сын миллионера. Сразу «за жопу возьмут» – слова Томы. Вот что делать? А парень этот ей так понравился! Так, что сердце заходилось тогда, в танце, и голова кружилась. И руки у него такие – нежные, сильные. Пальцы длинные, тонкие. Аристократ, одним словом. А одеколон у него какой! И на тебе, опять неудача. Зойка бумажку с телефоном выкинула, предварительно порвав на мелкие кусочки.